Тиффани Райз - Принц (ЛП)

Он открыл ее и обнаружил маленькую рыжеволосую Софию, его ночную секретаршу, стоящую там, с белым, как луна, лицом.

- Quoi?

Она не ответила ему.

- Mon Dieu… - выдохнул он и последовал за ней по коридору.

Она мчалась вниз по лестнице, и Кингсли поспевал, как мог. Последнее, что ему нужно, чтобы его персонал, увидел его слабым, испытывающим боль. Он проглотил муки и продолжил двигаться.

У подножия лестницы он увидел расхаживающих и скулящих Брутуса, Доминика и Макса. Он потянулся к Максу и коснулся его теплого носа.

- Сэди? - крикнул он.

София повернулась к нему с заплаканным лицом. Она ткнула пальцем в сторону. В темноте в углу комнаты, Кингсли увидел черную тень. Когда он подошел к ней, тень приняла форму собаки.

Сэди… его маленькая девочка лежала неподвижно на белой плитке, кровь сочилась из раны в ее груди. Он протянул руку и коснулся крови. Она была заколота ножом в сердце.

- Oh, ma fille… - прошептал он, поглаживая ее шерсть.

На стене позади нее, он увидел три слова, начертанные кровью. Только три. И ни одно из этих трех слов не было именем. Тем не менее, как только он прочитал их, он знал: кто убил его собаку, кто украл досье Норы, кто отправил фотографию и сжег кровать Сорена.

- София?

- Oui, monseiur?

- Позвони Гриффину Фиске. И если он попытается сказать тебе, что он по-прежнему в своем медовом месяце со своей новой истинной любовью, скажи ему, что он станет персоной нон-грата в Преисподней, если его не будет в моей спальне завтра к полудню.

- Oui. Bien sûr.

Нахмурившись, София умчалась и оставила его наедине с тремя ротвейлерами, оплакивающими свою единственную сестру. Кингсли знал, что они чувствовали.

Он уставился на надпись на стене. Кристиан был прав… во всем.

Все, чего хотел Сорен, чтобы Кингсли выяснил, кто стоял за всем этим. И теперь Кингсли знал.

Он знал, и он никогда об этом не расскажет.

Юг

Нора проснулась на подушке напротив Уесли. Всего несколько сантиметров простыни и четырнадцать лет разделяло их. Но в раннем утреннем свете, Уесли казался ей незнакомцем. Куда подевался ее мальчик? Мальчик, который следовал за ней повсюду в ее доме в Коннектикуте, как щенок, помечая галочкой все, что ей нужно сделать на этой неделе, чтобы ее не арестовали за уклонение от уплаты налогов, выселили за неуплату ипотеки или не госпитализировали из-за недоедания… куда он исчез? Ее Уес… ее Кареглазик… малой, которого она изводила и дразнила. Черт, она даже называла его Кольцом Чистоты* ( Прим.:Так называемое, кольцо воздержания – кольцо, символизирующее клятву, данную человеком, оставаться девственником или девственницей до вступления в законный брак. Изначально на таких кольцах были выгравированы строки из Библии, но со временем их заменили другие надписи: «Этого стоит подождать», «Клянусь хранить целомудрие», «Я подожду», «Настоящая любовь ждет впереди» и тому подобные) большую часть времени, что они жили вместе, до тех пор, пока Уесли на коленях не попросил ее остановиться.

Пока она смотрела на него спящего, она не могла не думать о всех тех ночах, что стояла в дверях его спальни и прислушивалась к медленному, ритмичному дыханию, сигнализирующем о том, что он беспробудно спал. Она не знала точно, почему это так утешало ее, слышать, как Уесли дышит во сне, но она не могла этим насытиться. Оставив Сорена, у нее не было привычки спать с другими. Она приходила, брала, что хотела и уходила. Завтрак к 11:00, в одиночестве был для нее отличным вариантом. Потом, вдруг, у нее появился этот малой в ее доме, который просыпался в 7:30… даже по гребаным выходным. И готовил для нее завтрак. И сводил баланс ее чековой книжки. И убеждался, что по счетам заплачено вовремя. В течение этого одного лета, что они жили вместе, он даже косил газон один раз в неделю.

Жизнь с Уесли вызывала у нее самые ужасные мысли. Однажды ночью она села на край его кровати и прочитала ему первую главу своего нового романа. Позже, в своей постели, она задавалась вопросом, будь она матерью, приносило бы ей удовольствие читать книги Доктора Сьюза или Льюиса Кэрролла своему собственному сыну. Потом, неделю спустя, Уесли пришлось прочистить слив в ее ванной, от того, что чрезмерное количество ее чертовых волос снова застряло в коленчатой трубе. И она наблюдала за ним и думала, что, возможно, быть замужем за полунормальным парнем, не стало бы высасывающим душу кошмаром, как она всегда воображала. И когда она писала за столом слишком долго, когда каждый квадратный сантиметр ее тела ныл, словно избитый всерьез, и Уесли потащил ее в ее комнату, положил на кровать и растер ей спину своими большими, сильными руками, которые знали, как заставить боль отступить, и внешнюю, и внутреннюю, она подумала, что это не только может быть хорошо - быть замужем за полунормальным парнем, но, возможно, ей это даже, вроде как, понравится.

Может быть, больше, чем вроде как.

Нора протянула руку и коснулась темно-русых волос Уесли. Может быть, она смогла бы привыкнуть к тому, что они такие длинные. Может быть. До тех пор, пока они не стали бы прикрывать его глаза.

Уесли зашевелился во сне и подвинулся к ней ближе. Он снова быстро откатился назад, и Нора улыбнулась, когда он тихо хрюкнул и уткнулся лицом в подушку. Осторожно, чтобы не разбудить его, она подняла простынь на секунду. Голый. Они оба были совершенно голые и в постели Уесли, вместе. После того, как они занимались любовью у причала, они привели в порядок свою одежду и вернулись в гостевой дом. Нора предполагала, что они с Уесли лягут в постель и будут спать, но сон - это последнее, что было у него на уме. Как только они вошли в дом, одежда стала слетать. Они занимались сексом дважды, прежде чем хотя бы добрались до постели: один раз в прихожей, в ту секунду, когда вошли в дверь, и один раз в коридоре, в полуметре от спальни. Оба раза Нора оказалась на спине с широко разведенными ногами, а Уесли сверху и внутри нее. Так странно, что у нее никогда не было секса, как этот, в классической миссионерской позе. Ни боли, ни связывания, ничего, кроме их двух тел, соединенных вместе. Никогда еще она не могла представить себе, что может получать удовольствие от секса так просто. Уесли был сверху оба раза, но он не доминировал над ней. С каждым первоначальным проникновением, он спрашивал, все ли хорошо, или ему нужно сделать что-то другое, чтобы заставить ее чувствовать себя лучше. Она шептала слова наставления ему в ухо, слова ободрения. Она никогда не делала ничего подобного с Сореном. Секс с Сореном был одним из редких случаев, когда Нора затыкалась. Он не нуждался в инструкциях, не требовал поощрения. Если бы она попыталась вести себя так с ним, он бы заткнул ей рот в считанные секунды и не позволил говорить снова, пока не закончил с ней. И будучи внутри нее, он всегда был сверху, в то время как Нора оказывалась на животе или на четвереньках. Они занимались сексом в миссионерской позиции по случаю. В последний раз, он сначала изрезал ее бритвенным лезвием.