Тиффани Райз - Принц (ЛП)

- Тогда почему ты выходишь за него? - спросил он с более искренним волнением в голосе, чем намеревался. Но Мари-Лаура, потерянная в своих мыслях и страхах, не заметила этого.

- Я никогда не встречала никого похожего на него. Я никогда... я люблю его. - Она повернулась к Кинсгли и яркость ее улыбки принесла свет и тепло в холодную, освещенную свечами часовню.

- Ты знакома с ним один месяц.

- Это не важно. Я полюбила его с того момента как увидела. И я сказала ему об этом.

- Он тоже сказал, что любит тебя? - спросил Кингсли, боясь ответа. Сорен никогда не говорил ему этих слов, хотя они слетали с уст Кингсли каждый раз, когда Сорен входил в него. Он говорил Сорену «я люблю тебя» почти так же часто, как и «я ненавижу тебя». Не важно, что именно он говорил «люблю» или «ненавижу» когда для Кингси они значили одно и то же. Они говорили «я твой несмотря ни на что». Но он знал, что Сорен любил его. Ему не нужны были слова, только синяки и шрамы и воспоминания о соединении их тел в самые глубокие ночные часы, когда даже Бог сдавался и отправлялся спать. И Мари-Лаура... на свои деньги Сорен привез Мари-Лауру к Кингсли. Это была любовь. И впервые, Кингсли хотел, чтобы Сорен любил его меньше.

Она покачала головой.

- Non. Не такими словами. Но он сказал нечто лучше, чем «я люблю тебя». Он сказал «мы можем пожениться». Он ни на секунду не замешкался. Словно ждал, когда я скажу, что люблю его, и тогда бы он смог спросить.

- Что ты имеешь в виду...

- Шшш... - Мари-Лаура прижала палец к губам. У алтаря появился огонек, была зажжена одинокая свеча. - Пора.

Она протянула руку, Кинсгли взял ее. И в полной тишине, кроме кратких вздохов Мари-Лауры, Кингсли проводил сестру туда, где их ждали Сорен с Отцом Генри. Отец Генри, как и обычно, улыбался. Как и Мари-Лаура. Но Сорен с Кингсли не улыбнулись, когда посмотрели друг на друга. Кингсли искал в глазах Сорена какое-то извинение, намек на объяснение, предложение или план, который бы объяснил это безумие. Но он ничего не видел в глазах Сорена… совершенно ничего.

Улыбка Мари-Лауры стала еще шире, когда Отец Генри начал говорить. Кингсли слышал его голос, но его разум не мог понять ни единого слова. Снова повисла тишина, и Кингсли понял, что он только что задал вопрос.

- Я выдаю, - ответил он, вспоминая, что у него была одна реплика во всем этом фарсе - Отец Генри спросил кто выдает эту девушку замуж за этого мужчину. «Я выдаю» - два слова. Все что Кингсли надо было сказать. Видеть, как прах тел его родителей хоронили в серебряных урнах было менее болезненным, чем эти два слова. Он знал, что должен быть рядом с Мари-Лаурой, так как она была единственной женщиной в школе Святого Игнатия, ей больше некого было просить выступить в качестве сопровождающего. Но Кингсли не мог этого сделать, не мог стоять со своей собственной сестрой. Он перешел на сторону Сорена. Мари-Лаура даже не заметила его перемещение.

Служба продолжалась. Не будет никакого исповедания. Мари-Лауру только прошлым вечером крестили. Для Сорена она была новообращенной и стала католичкой, чтобы их союз был благословлен Церковью. Что бы сказал отец Кингсли если бы был жив, увидев это? Мсье Огюст Буасоньё, гордый потомок гугенотов, он бы скончался в часовне от одного вида, как его дочь становится католичкой и выходит за католика. Теперь Кингсли посчитал смерть отца благословением. Лучше быть мертвым, чем переживать это. Он тоже желал о смерти. Если бы только у него с Сореном была последняя ночь вместе… Кингсли умолял бы Сорена убить его. И он знал, что в его любви и власть и милосердие, Сорен бы удовлетворил эту просьбу.

Кингсли вернулся в тот момент, когда отец Генри с улыбкой обратился к Сорену и Мари-Лауре.

- Пусть Господь Всемогущий, с этими словами благословения, объединит ваши сердца в нескончаемую связь чистой любви.

Собравшиеся студенты и священники, единственные гости пропели в унисон торжественное, - Аминь.

Аминь... да будет так.

Только Кингсли и Сорен не произнесли аминь.

Отец Генри кивнул Сорену, который взял Мари-Лауру под руку. И вместе они покинули часовню. Впервые за этот адский день, Кингсли ощутил милосердное прикосновение Бога. По какой-то причине - уместной или по требованию жениха – между новобрачными не было никакого поцелуя.

Кингсли шел свинцовой поступью позади отца Генри к притвору. Сорен и Мари-Лаура ждали в тени у двери. Сорен снял пиджак и отдал его Мари-Лауре. Будто он отдал ключи от своего королевства, она не могла перестать улыбаться от еще большей любви и благодарности. Кингсли тошнило от одного её вида.

- Отец Генри, не отведете ли вы ее в нашу комнату? - спросил Сорен, Кингсли ждал у гробницы Девы Марии.

Шок промелькнул в широко распахнутых янтарных глазах Мари-Лауры. Сорен успокоил ее страхи улыбкой.

- Я скоро приду, - пообещал он. Ее улыбка вернулась, отец Генри накинул на нее еще одну накидку и вывел девушку на холод.

Почти минуту Сорен и Кингсли стояли, не говоря ни слова, пока студенты и остальные священники выходили из часовни на улицу. Ни один из них не высказал поздравлений Сорену. Ни один даже не взглянул в их сторону. Зависть... всеми ими руководила зависть. Одна идеальная девушка появилась среди них и все ее обожали. Но все же она выбрала того, кого все они боялись. Последним вышел Кристиан, друг Кингсли, он повернулся и посмотрел на него.

- С тобой все в порядке? - губами произнес Кристиан, не удостоив Сорена взглядом.

Кингсли кивнул. Кивок был ложью.

- Нет. - Наконец заговорил Сорен, как только они остались наедине в часовне. –Нет. Не в порядке.

- Я сделал это для нас Кингсли, - сказал Сорен.

- Хотел бы, чтобы ты не делал этого.

- Это поможет нам.

Кингсли выдохнул, и вышедший воздух стал плотным на холоде. Он выглядел так, будто дышал огнем.

- Она не наша. Помнишь нашу мечту? Девушка безумнее, чем мы оба взятые. Зеленые волосы и черные глаза.

- Черные волосы и зеленые глаза, - исправил Сорен. - Неукротимая.

- Но не приручаемая. - Кингсли вспомнил каждое слово из их мечты. - Мы собирались разделить ее.

- Потому что одного мужчины ей никогда не будет достаточно.

- Несвятая Троица.

Как только последний студент покинул часовню, Кингсли взял Сорена за руку.

- Ты знаешь, что я из богатой семьи. И как ни старался, мой отец не смог зачать еще одного сына. В возрасте двадцати одного года я получу доступ к своему трастовому фонду. Но если я женюсь, я унаследую его немедля.

- Ты женился на моей сестре, чтобы получить свои деньги?

- Нет. - Сорен повернулся и посмотрел Кингсли в глаза. - Я женился на ней, чтобы они были у нас. У меня и у тебя. И у нее, конечно же. Я знаю, как сильно ты ее любишь, как сильно ты скучал по ней. Теперь мы все можем быть вместе.