Эмма Марс - Спальня, в которой мы вместе

– Лебурде был журналистом? – чуть не поперхнулась я.

– Более того. Главным редактором газеты. Я обнаружил его след в старых ежегодных справочниках прессы, которые храню дома. И затем я сделал несколько телефонных звонков своим собратьям по перу, большая часть из которых уже на пенсии, они подтвердили мою информацию.

– Редактором? Но какого издания?

– Роже Лебурде, – начал читать он на другом конце линии, – заступил на должность редактора рубрики в 1955 году в «Изумруд», местную газету Сен-Мало, а затем стал редактором и наконец директором издательства с марта 1963 года по февраль 1972 года.

– А затем? – поторопила я его, и мое сердце сжалось тисками ожидания. – Что с ним стало?

– Не имею понятия.

Я не смогла сдержать вздох. Но разочарование тотчас же рассеялось, как только я услышала в его голосе знакомые нотки возбуждения, так свойственные журналистам, ведущим расследование, когда они нападают на след.

– Но у меня есть еще кое-что. Это должно вам понравиться .

Последнее слово было произнесено с подтекстом, который не сулил ничего хорошего.

– Что?

– С самого первого выпуска «Изумруд» публиковался на средства маленького семейного предприятия семьи Базен. Судовладельцы с карманами, полными бабок, страстно любящие свой край, но при этом не имеющие почти никакого понятия об издании ежедневной прессы.

– И что же? Как это касается нас?

– Примерно за полтора года до того, как Роже Лебурде исчез из поля зрения, газета была выкуплена. И, судя по всему, как я понял, довольно радикально реструктурирована. Половина штата была сокращена. Небольшой местный владелец типографии, разоренный крупной международной корпорацией… Ну и так далее. Догадайтесь сами, кто находился у истоков этой резни.

– Барле! – воскликнула я.

– Да. Если быть более точным, Андре Барле. Братья в то время еще играли в машинки.

Я попыталась представить вереницу игрушек Динки или Мажоретт, поставленных на тот самый потертый ковер в «Рош брюне», и Луи в белой рубашечке поло и коротких шортиках, с непокорной темной прядью на лбу, с взглядом, уже привыкшим к той напряженности, которую я знала в нем.

– Однако Лебурде сохранил свою должность, не так ли?

– Похоже на то. Всем известно как это бывает: босс думает, что он делает во благо, пожертвовав частью своего коллектива ради спасения других. Затем его просят принести в жертву все больше и больше человек, и в конце концов он понимает, что его обманули. В итоге он хлопает дверью с горьким вкусом предательства во рту.

Говорил ли Маршадо сейчас о Лебурде или делился со мной своими переживаниями?

– Вы уверены, что это те самые Лебурде, у которых родились Дэвид и Эмили? Может быть, эта фамилия широко распространена в том регионе…

– У меня перед глазами лист журнала «Изумруд» с портретами сотрудников редакции, датированный 1968 годом…

«Год рождения Луи», – подумала я. Каждая деталь нашего дела неизменно вела меня к моему мужу, просто замкнутый круг.

– …и ошибки быть не может: это то же самое лицо, что и на семейном фото под елкой.

Я пыталась прогнать мрачные мысли, которые преследовали меня с момента встречи с Зерки, который приходил осведомиться обо мне. И я решилась поговорить с еще одним из немногочисленных актеров моей драмы, который до этого момента ускользал от меня. Будучи раболепно преданным сотрудником отеля «Шарм», принадлежащего Дэвиду и Луи, господин Жак каждый раз уклонялся от моих вопросов. Иногда вежливо, в другой раз проявляя меньше сдержанности и такта, как тогда, когда я вызвала полицию в то заведение. Угрозы тут не сработали бы, это я знала точно. Следовательно, мне нужно было придумать иной способ, чтобы провести его.

– Эль! Какой приятный сюрприз!

Лысый великан, должно быть, думал с точностью до наоборот, видя, как я захожу в стеклянную дверь «Шарма». Его большие голубые глаза без бровей с тревогой вытаращились на меня.

– Месье Жак… Очень рада вас видеть. Я искала именно вас. Мне нужно передать вам небольшую заявку.

– Мне? Вы знаете, что я целиком и полностью в вашем распоряжении, – угодливо произнес он.

– Ну то есть… Не то чтобы прямо вам. А для мадемуазель Лебурде… управляющей.

Я придумала этот небольшой весьма неуклюжий блеф в надежде на то, что он заставит хоть как-то отреагировать старого консьержа.

– Я… – запнулся тот, не став отрицать, что фамилия Лебурде ему знакома. – Это не управляющая, а наш бухгалтер. Что вы хотите от нее?

И он тут же стал менее приветливым.

– Я хотела бы получать здесь свою почту, ведь мы с Луи сейчас живем тут.

– Я понимаю… Но, как вы сами должны понимать, гостиница – это не почтовое отделение.

Не почтовое отделение, нет. Но притон на ночь, замок садомазо, место для групповухи и т. д. Я едва сдержалась, чтобы не напомнить ему, что меня тут чуть не изнасиловали в одной из потайных комнат.

– Тем не менее Эмили Лебурде имеет право на подобную привилегию, – указала я на стеллажи за его спиной.

– Мадемуазель Лебурде входит в штат гостиницы, – сухо возразил он. – Это другое.

– Я не вижу причин, почему… Мой муж акционер общества, которое владеет гостиницей.

И снова он не знал, что ответить. Этот факт существенно изменил соотношение сил между нами. Я была женой одного из его руководителей и в этом статусе имела право требовать подобные услуги.

– В любом случае, – ответил он в конце концов, – проблема в другом. У нас недостаточно почтовых ящиков для клиентов гостиницы…

Конечно же, это было неправдой, я видела, что отель на три четверти пустует.

Бросив взгляд за спину, он посмотрел на ящики и, предвосхитив мое замечание, сказал не слишком уверенным голосом:

– Это нормально… Нашим постояльцам только что разнесли их почту.

– А что же тогда с этой ячейкой? – спросила я, указывая на один из ящиков, переполненный письмами. – Кому она принадлежит?

Я могла различить в его взгляде попытку солгать. Но он был загнан в тупик, и, наверное, у него уже не оставалось смелости, чтобы снова возражать мне.

– Это ее, – признал месье Жак, опустив глаза. – Ящик мадемуазель Лебурде.

Если ее ячейка для писем была полной, значит, с момента бегства Эмили-Авроры Арман больше не выполнял роль почтальона. Но это также означало и то, что она не пряталась в «Шарме». Мысленно я вычеркнула эту гипотезу из своего списка.

– Я могу посмотреть?

– Не думаю, что вас это касается.

– Учитывая то, что этот человек – моя свояченица… – заявила я, лихо выдержав его негодующий взгляд, – думаю, что касается.

Не говоря ни слова, он принял свое поражение и, достав пачку конвертов, протянул ее мне.

Содержание большей части посланий не представляло никакого интереса. Но самое последнее письмо из стопки содержало странное уточнение: