Эмма Марс - Спальня, в которой мы вместе

Он растягивал каждую формулировку так, как смакуют лакомство на языке, получая от этого очевидное удовольствие.

– Да, конечно… Наши отношения не прекратятся лишь потому, что наши тела разлучены и он находится в заточении. Несомненно, у нас остаются слова…

И наш алфавит.

– …Особенно когда они так романтичны , – добавила я, в свою очередь, отделяя каждое слово друг от друга. – Когда они так чувственны .

Я намеренно выделила букву «Р», затем «Ч»: мой рот на его члене. Я надеялась, если Луи вдруг случайно увидит это интервью, он получит мое послание, что немного смягчит мое предательство.

Когда моя пытка наконец закончилась, я с удивлением услышала, как ведущий объявил:

– А сейчас встречайте следующего гостя в нашей студии. Впервые на телевидении человек, считающийся виновником скандала в галерее Барле-Соважа: художник и скульптор Дэвид Гарчи!

Ассистент сделал мне знак покинуть съемочную площадку, и я увидела, как молодой человек выходит из противоположного коридора, чтобы занять мое место за столом «Теленовостей». Как будто сотрудники студии хотели, чтобы мы не столкнулись с ним нос к носу. Даже позаботились о том, чтобы скрыть от меня его появление на площадке, боясь, как бы я не отменила из-за этого свое выступление.

– Дэвид Гарчи, как я только что вспоминал об этом с Эль Барле, можно ли сказать без преувеличения, что вы являетесь тем, чьи скандальные и провокационные произведения отправили ее мужа за решетку?

– Действительно, можно рассматривать ситуацию и таким образом, – подтвердил он, кивнув. – Даже если, с моей точки зрения, Луи Барле всего лишь выполнял свою работу владельца галереи. Как и я выполнял свою, выражая озабоченность чрезмерной сексуализацией нашего общества через свои произведения.

Из-за кулис я следила за его неинтересным и шаблонным обменом репликами с журналистом. Конечно, Гарчи был художником, которому можно подражать, но оратор из него не получился. Очень быстро ведущий положил конец этому бесплодному диалогу.

Когда Дэвид Гарчи наконец присоединился ко мне в ложе для приглашенных, казалось, он искренне был рад видеть меня.

– Здравствуйте, Эль.

– Добрый вечер. Я не знала, что буду иметь удовольствие встретить вас здесь сегодня вечером.

Я пыталась шутить, хотя чувствовала больше смущения, чем радости, при разговоре с ним.

– А я знал. Более того, даже надеялся на это.

– Вы надеялись? В самом деле?

Его взгляд на мгновение скользнул к стене из экранов, которыми было увешано все пространство маленькой комнатки, затем вернулся ко мне.

– Я ходил к Луи на прошлой неделе в Санте.

Я не нашлась, что сказать на это, и гнетущая тишина повисла в комнате. Я не могла ответить простым вопросом «Как он там?», таким пустым и нейтральным. Я оценила, насколько это могло быть унизительно, получать новости о своей любви от почти незнакомого человека. Я бесконечно откладывала визит в тюрьму. Это было сильнее меня. Я не могла принять этого. И даже не подала официальное прошение.

– Он хочет бежать, – добавил он, поднимая рукой длинную темную прядь, спадавшую на лицо.

– Простите? – Я с трудом сдержалась, чтобы не закричать.

– Нет, то есть… не по-настоящему сбежать. Больше всего он хочет видеть вас. Луи сказал мне, что если сможет видеть вас, то почувствует себя свободным.

– Он хочет, чтобы я пришла навестить его в тюрьму? Несколько мгновений в комнате для свиданий?

Я очень сомневалась, что Луи будет достаточно нескольких минут разговора под наблюдением. Что до меня, я знала заранее, что не смогу этого вынести и что мне, скорее всего, понадобится несколько дней, чтобы оправиться после такого. Я предпочитала не видеть его, мне было достаточно чувствовать его, не имея возможности коснуться, вдохнуть его запах, обнять его. Лишенная всех ощущений, узнаю ли я того Луи, которого люблю?

Не лучше ли было бережно хранить в сознании образы его розы, его «Э», его тела, лежащего на моем, такими, какими я заботливо поддерживала их в себе каждый день?

– Он хочет найти способ увидеть вас в другом месте, не в тюрьме. Снаружи.

Я не представляла, как это сделать возможным, кроме как приходить к нему с визитами во снах.

– Не уверена, что правильно вас понимаю…

Он снова отвел от меня смущенный взгляд, но затем вернулся к теме, только говорил на сей раз еще более загадочно:

– Луи сказал, что в вашей комнате в «Шарме» есть это .

– Там установлена камера наблюдения, да. Я рассказала эту новость Луи незадолго до его заключения в тюрьму.

– В самом деле, это вариант.

Так вот, значит, каким образом муж хотел прийти ко мне. Читая мои письма и через них зная, как я расцветаю, наслаждаюсь, чувствуя, что я готова к новым удовольствиям, он уже больше не мог утолять свою жажду другими способами… Луи нужны были образы. Нужно было, чтобы мои изгибы, моя кожа и мое дыхание доходили до него.

– Если вы мне покажете приложение, которое используете, чтобы получать картинки, я мог бы помочь и передать его через считывающее устройство.

Проект был дерзкий и небезопасный. Если бы Луи попался, несомненно, ему бы увеличили срок. Но следовать этому безумному плану было так похоже на него…

– Хорошо, – сказала я, с трудом сдерживая улыбку. – Я вам его дам.

Я показала Дэвиду приложение, установленное Фредом, на экране своего смартфона.

– Отлично. Я займусь этим с завтрашнего дня.

Забавный человек Дэвид Гарчи, внешне такой боязливый и робкий, в то время как его произведения такие смелые и безрассудные. Он соглашался предоставить себя к нашим услугам для реализации наших эротических безумств, тогда как сам не мог даже разговаривать со мной не краснея.

– Спасибо.

Я собиралась уходить, когда он вдруг снова тихо окликнул меня:

– Луи поручил мне передать вам еще два сообщения. Во первых… он сказал, что вы можете делать все, что захотите, перед камерой.

А я и не рассматривала иного варианта развития событий.

– Ладно. А что еще?

– Что если у вас получится подарить ему это, он забудет все остальное. Луи сказал, вы поймете, что он имеет в виду.

Очевидно, мою книгу.

На следующий день я послала один экземпляр книги Луи по почте. Я хотела, чтобы он судил меня по моей работе или оценил хотя бы форму и стиль произведения (ведь он такой эстет) вместо того, чтобы слушать, что говорят в прессе.

Мне потребовалось несколько часов, чтобы подписать книгу, посвятить ее ему, ему прежде всех. В конце концов я ограничилась следующими словами, пусть не оригинальными, зато искренними: «Было бы так заманчиво увидеть на этих страницах лишь разрозненные детали нас двоих, как бесформенный и плохо составленный пазл, несмотря на то что мы единое целое».