Ирэне Као - За все грехи

Потом Алессандро снял с нее трусики, уложил на покрывало и медленно вошел в нее, уже влажную и возбужденную. Капли, стекающие с потолка, сливались с голосом Эксла Роуза и шумом воды. Все вокруг было пронизано поэзией. Можно думать про них все, что угодно, но это была любовь. Однако они, увлеченные своими маленькими сражениями, еще не могли признаться себе в этом. Для них не было запретов и правил, им было хорошо, их не тревожило, где они окажутся завтра. Та ночь связала их сердца, и с тех пор они всегда стремились друг к другу.

– О чем ты думала? – спрашивает Линду Алессандро, заметив ее отстраненное выражение лица.

Линда пытается подобрать слова, но у нее не выходит: слишком много ощущений, которые она не может передать.

– Так, ни о чем, – наконец отвечает она.

Линда смотрит на него и думает, как хорошо им вместе, в эту бархатную ночь, которая сулит столько всего. С ним хорошо просто молчать, потому что с ним она чувствует себя как дома.

Сбоку от главного входа Томмазо меряет галерею виллы, делая большие шаги. Утро выдалось прекрасное: на небе ни облачка, воздух сухой, теплый и прозрачный, легкий ветерок шелестит по кронам берез и красных буков. Его одежда удивительно вписывается в этот пейзаж: белая рубашка с двумя незастегнутыми верхними пуговицами и закатанными до середины предплечья рукавами; льняные брюки цвета экрю [6]   Бледно-серо-желтый цвет. , замшевые мокасины. Он элегантно и уверенно шагает, доходя до противоположной стены, поворачивается на каблуках и возвращается обратно.

Движения отражают его суть человека из высшего общества, хозяина мира, с магнетической способностью внушить кому угодно доверие и спокойствие. Однако с тех пор, как он вернулся в Италию и его место в консульстве Абу-Даби занял Фабрицио Стукки, который, по его мнению, совершенно не разбирается в международном праве, Томмазо Белли потерял покой. Его чувство ответственности не может с этим смириться.

Передача мандата – целая проблема. Томмазо уже был в Венето, когда Стукки приступил к исполнению обязанностей, поэтому теоретически он не отвечает за дела нового дипломатического агента. Но его сердце неспокойно, на этот раз Стукки зашел слишком далеко: в результате его действий произошло чудовищное недоразумение с генеральным директором Национального банка Абу-Даби. Томмазо уверен, что через несколько дней все уладится. Но СМИ выставили министерство в таком невыгодном свете, что этот неприятный эпизод может отразиться на его безупречной карьере.

Обуреваемый неприятными мыслями, Томмазо жаждет почувствовать какой-то близкий запах. Инстинктивно он подносит к носу запястье и вдыхает аромат туалетной воды Jubilation XXV от Amouage, которой пользовался сегодня утром: корица и индийская давана, сильный и неповторимый аромат. Его любимый.

Потом он смотрит на сад. Он доволен работой. Это гениально – добавить в центральную клумбу розы Фейри Куин и другие из семейства полиантовых.

Порыв ветра, доносящий ароматы роз, пробудил в нем воспоминание о матери. Она любила ухаживать за цветами в оранжерее, творя чудеса своими маленькими ручками. И только тогда Томмазо видел ее счастливой. При виде роз его сердце сжимается, и он думает о ней, Эрминии, маленькой женщине с сильным характером, но такой нежной и хрупкой – совсем как эти цветы.

Если бы не Эрминия, Томмазо никогда бы не стал таким успешным. Мать всегда была для него примером стойкости и самопожертвования. Его отец мало уделял внимания семье. Он был зациклен на работе и с трудом справлялся с многочисленными любовницами, которые нарушали их семейное спокойствие. Невозможно забыть ее страдания от бесконечных измен мужа.

Дочь обедневших знатных венецианцев, она вышла замуж совсем молодой. У нее была довольно однообразная жизнь жены богатого человека, которой не нужно каждый день ходить на работу. После рождения сына она взяла на себя роль чрезмерно заботливой матери.

Мысли Томмазо возвращаются в тот день, когда мать покинула его навсегда. Ему было восемнадцать, когда она умерла. Тогда он дал себе слово никогда не страдать и не зависеть от кого-либо эмоционально. Для этого у него есть единственное оружие: контроль над своими чувствами. Томмазо всегда избегал конфликтов, которые видел в детстве, и легко превратил свои врожденные дипломатические качества в профессию.

Сигнал iPhone возвращает Томмазо в настоящее: он достает телефон из кармана брюк и проверяет электронную почту. Быстро читает письмо из посольства: похоже, ситуация наладилась. Пока неизвестно, когда будет следующая миссия, но он надеется, что останется в Европе, по которой скучает в дальних странах.

Положив телефон на круглый столик из кованого железа, он сплетает кисти в замок на затылке и делает наклоны в стороны. Выдох – наклон влево, вдох – в центр, выдох – наклон вправо. Симметрия очень важна, так же, как регулярность наклонов и ритм дыхания.

Тогда он дал себе слово никогда не страдать и не зависеть от кого-либо эмоционально. Для этого у него есть единственное оружие: контроль над своими чувствами.

У Томмазо был прирожденный талант улаживать конфликты. И истинной причиной выбора профессии были для него отнюдь не астрономические заработки, а огромное желание влиять на обстоятельства. Любая дисгармония его всегда напрягала. В детстве – сломанная игрушка или беспорядок в комнате, потом – ссоры с женщинами, а сейчас – межгосударственные конфликты.

На четвертом наклоне в сторону он не выдерживает и звонит Юлиусу Шварцу, своему ассистенту по первой миссии в Берлине. Наверняка он знает подробности досадного происшествия в Эмиратах.

Шварц отвечает после пятого гудка.

– Слушаю, синьор Белли, – говорит он так, будто это он ждет новостей, а не наоборот.

– Нет, это я тебя слушаю, Юлиус, – голос Томмазо становится холодным и властным.

У них строгая иерархия с четким распределением ролей.

– Ничего нового, все стабильно.

Несмотря на то что Юлиус живет в Италии с десяти лет, он так и не смог избавиться от баварского акцента, выдающего его происхождение.

– Напротив, – возражает Томмазо. – На мой взгляд, отсутствие развития только усугубляет нестабильность ситуации.

– Я постоянно на связи с Пизанò и Педрони, в соответствии с договоренностями, – поспешно уточняет Юлиус. – Ни в прессу, ни в засекреченные каналы ничего не просочилось.

– А что говорит Пизанò?

– Что надо ждать и отстаивать свои позиции.

– Так ведь они не отстаивают никаких позиций, – недовольно замечает Томмазо. – Они делают все с точностью до наоборот. Посадить Фабрицио Стукки в военный вертолет и отправить на родину было самой контрпродуктивной и гнусной мерой, почти нарушением закона.