Саша Грей - Общество Жюльетты

Краем глаза поглядываю на часы, потому что жду, когда появится Анна. Она, как всегда, опаздывает. Жду, когда откроется дверь, и я смогу завести «вахтенный журнал», чтобы фиксировать в нем ее опоздания и попытаться увидеть в них закономерность. Часовую лекцию, которая длится вот уже сорок три минуты тридцать две секунды, Маркусу почти всегда удается закончить в ту же секунду, когда звенит звонок. Он успел рассказать нам обо всех сопутствующих парафилиях и теперь переходит к фетишам.

Я бросаю взгляд на стенные часы над дверью. До конца лекции остается пять минут, но Анны по-прежнему нет. Должно быть, она пытается расширить границы возможного, оттягивая свое появление до последней минуты. Ей явно хочется позлить Маркуса.

Мое внимание приковано к стрелке часов, подбирающейся к цифре «один». Жду, когда раздастся стук в дверь, которая тут же откроется. Мне слышен голос Маркуса, но я его не слушаю. Секунда идет за секундой.

Напряжение становится невыносимым. Я сижу на краешке стула. Точно так же, наверное, сидели по всей стране зрители во время первого показа «Головокружения», затаив дыхание, наблюдая за тем, как Скотти гонится за Джуди, как она бежит по лестнице на колокольню, откуда срывается вниз навстречу смерти.

Наконец раздается звонок, не в фильме, а в классе. Час прошел. Но Анна так и не появилась, и мне непонятно почему. Она всегда опаздывает, но никогда не пропускает занятия. Ни разу. Это так на нее не похоже.

Студенты начинают собирать тетради и покидать аудиторию, как пассажиры самолета, которые спешат как можно быстрее покинуть салон, как только самолет совершит посадку и они отстегнут ремни. Я же остаюсь на месте. Я будто приросла к стулу. Я по-прежнему держу в руках ручку, чтобы делать записи в желтом блокноте, в правом верхнем углу которого моей рукой записан ряд цифр. Я записала их сама, но совершенно забыла, что они значат.

Мне не дает покоя, почему Анна не пришла на лекцию и где она может быть. Сижу и ломаю голову. Вскоре в огромном зале не остается никого, кроме меня и Маркуса.

Маркус медленно стирает с учебной доски слова, которые написал в ходе лекции, как будто пытается уничтожить следы своих сексуальных фантазий. Стирает все слова, которые мне хотелось бы услышать из его уст.

Скопофилия – страсть к рассматриванию.

Ретифизм – фетишизация обуви.

Трихофилия – фетишизация волос.

Когда доска вытерта полностью, Маркус поворачивается к столу, собирает свои конспекты, берет их под мышку и поднимает голову. При этом он замечает меня. До меня доходит, что он впервые удостоил меня взглядом. Впервые на меня посмотрел. Я перехватываю взгляд и смотрю ему прямо в глаза.

Неожиданно я тушуюсь, потому что на мне одежда, взятая на время у Анны, одежда, которая мне нисколько не идет.

Маркус выжидающе смотрит на меня, и я сообщаю ему, что жду Анну.

– Кого? – спрашивает он.

Он шутит или говорит на полном серьезе? Не могу представить себе Маркуса-шутника. Он слишком серьезен, слишком интеллектуален, слишком погружен в себя. По его лицу или голосу вам никогда не понять его истинные чувства, угадать его мысли. Он надежно держит их в себе. Маркус скрытен и загадочен, именно поэтому я так им увлечена.

Блондинка, объясняю я, которая сидит на лекциях позади меня. Анна.

И тут меня как будто прорывает. Я выкладываю все, что узнала от нее, потому что нервничаю. Мне не по себе от того, что я сейчас здесь, рядом с Маркусом, а он разговаривает со мной. Рассказываю ему все, что мне известно. Про его квартиру, про то, что Анна приходила к нему, про шкаф, про одежду его матери.

До этого я ни разу не разговаривала с Маркусом, разве что обменялась с ним парой слов, но я хочу, чтобы он знал, что я в курсе. И спокойно отношусь к его причудам.

Более того, я не просто воспринимаю их спокойно. У нас есть нечто общее. И если ему нравится Анна, может, ему понравлюсь и я. Маркус слушает меня, не проронив ни слова. Он дает мне возможность выговориться, не перебивает, и я счастлива, я рада тому, что могу с ним пообщаться, а не просто смотреть на него и предаваться фантазиям. Это все равно что пообщаться наедине с поп-идолом, в которого вы влюблены с детских лет, встречу с которым рисовали в мечтах, с которым вели воображаемые разговоры и мастурбировали, глядя на его портреты.

И вот теперь Маркус стоит прямо передо мной, мы одни, я и он, и мы разговариваем, общаемся – по крайней мере, мне так кажется, – даже если говорю главным образом я, торопливо выкладываю все, что хотела поведать, выпаливаю, как из пулемета, и необязательно в нужном порядке. Но как только убеждаюсь, что рассказала все, ничего не упустила, ничего не забыла, останавливаюсь и замолкаю.

Он смотрит на меня со странным выражением лица – не то нахмурив брови, не то улыбаясь. Непонятно, то ли он зол на меня, то ли ему смешно.

Он смотрит на меня и говорит:

– Понятия не имею, о чем вы говорите.

С этими словами он берет свои записи и выходит из аудитории, не сказав больше ни слова. Все мои иллюзии о Маркусе разбиты вдребезги.

Возможно, Маркус никогда не был таким, каким я его себе представляла. Возможно, все, что рассказывала Анна, она сочинила, чтобы разжечь мои фантазии.

Чувствую себя полной дурой.

Все это время я считала Маркуса моей ахиллесовой пятой. Но я ошибалась, ох как я ошибалась.

Моей ахиллесовой пятой был не он, а Анна, роковая блондинка, за которой я была готова пойти хоть на край света.

Но где же Анна? Неожиданно я понимаю, что совершенно ее не знаю. Я почти ничего не знаю о том, кто она и откуда родом. Я знаю лишь то, что она мне рассказала и что она для меня значит.

Начистоту: сколько людей по-настоящему знают нас? Знают наш распорядок дня – куда мы ходим, с кем встречаемся, что делаем. Если вдруг что-то случится, если нам суждено внезапно и бесследно пропасть, кто будет знать, где нас искать, к кому обратиться, кому звонить? Друзья – даже те, кого вы считаете близкими друзьями, те, к кому вы питаете глубокую привязанность – точно ничего не знают. Родственники – тем более.

Чем больше я размышляю над этим, тем тревожнее мне становится: я посылала ей эсэмэски, я звонила, но Анна не брала трубку и ни разу не перезвонила. Что тоже не в ее характере. Похоже, Анна бесследно пропала, как будто ее не было вовсе. Я знаю лишь трех человек, которые могли бы подтвердить факт ее существования.

Маркус.

Банди.

Кубрик.

По непонятным мне причинам Маркус отказался признать знакомство с Анной, сказал, что даже не знает, кто она такая. Банди залег на дно. Остается Кубрик.

Даю таксисту адрес «Фак-Фэктори», насколько могу его вспомнить, и объясняю, насколько могу объяснить, как туда ехать. Водитель смотрит на меня так, будто хочет спросить: «Вам действительно туда нужно? Туда никто никогда не ездит». Но когда я сажусь в такси, он включает счетчик, потому что деньги есть деньги, и пусть уж они достанутся ему, а не конкуренту.