Шахразада - Грехи царя Омара

– Угомонись, брат мой! Это же просто танец на потеху публике!

Красный туман ярости перед глазами Мансура рассеялся. Он увидел и ужас в глазах царицы, и ее крепко сжатые кулаки. Словно услышав мысли матери, он начал успокаиваться. Его меч по-прежнему отражал удары Саида, но теперь оба просто играли, стараясь доставить удовольствие немногочисленным зрителям.

Наконец барабан замолк. Усталые юноши опустили мечи.

– Аллах милосердный, ученики мои! Что с вами вдруг случилось? – Наставник не знал, к кому бросаться раньше, укорять или хвалить, порицать или пытаться найти раны.

– Учитель, это же была просто игра!

– Ах, Саид, если бы я не видел твоего лица… И вот это…

Учитель показал на разрезанный в нескольких местах рукав камзола царевича. Да, верхушку меча защищал пробковый наконечник, но широкое лезвие тоже могло нанести увечья.

Царевич Мансур усмехнулся:

– Не стоит так кричать, учитель! Посмотри лучше на кафтан Саида.

Подол кафтана постигла та же печальная участь, что и рукав – ткань была в трех местах рассечена и теперь висела длинными полосами.

– Мальчишки! Ну чему я вас учил!

– Не стоит кричать на царевичей, – попросила Ясмин. – Они просто не смогли удержаться и немножко подразнили друг друга!

– О нет, сестра моя, мать царского сына! – В голосе царицы был слышен гнев. – Это дурной поступок! Царевичам не пристало так себя вести!

– Но матушка…

– Не спорь с матерью, царевич Мансур! Это вспыльчивость, недостойная наследника! Ведь ты же мог нанести рану своему брату!

Но глаза царицы говорили совсем другое: «Тебя никто не должен заподозрить в ненависти к Саиду! Тебе следует быть с ним по-прежнему дружелюбным!»

– Да, моя мудрая матушка! Я действительно не смог удержать себя в руках! – Царевич Мансур прекрасно понял мать. У него хватило силы воли поклониться сводному брату и проговорить: – Прости меня, брат мой!

– Прости меня и ты, царевич! Я был несдержан… – Саид, казалось, удивлялся словам брата. Но принял его игру.

Ясмин с изумлением смотрела на Амани. Не бывало такого, чтобы царица журила сына, тем более при посторонних. Еще более странной дочери звездочета казалась покорность Мансура. Но Ясмин промолчала.

Меж тем защитные нагрудники были сняты, пропотевшие камзолы сменили свежие белоснежные шелковые рубахи.

– Отдохнем, брат мой?

– С удовольствием.

И юноши подошли к низкому столику в тени. То, что произошло дальше, царица вспоминала потом множество раз, поражаясь собственной выдержке.

– Ох, какая сегодня жара! – Саид повернулся к Ясмин. – Матушка, освежись и ты шербетом…

Царица замерла. Известно было, что сладкий напиток предназначался лишь для сына Ясмин. Но наложница благодарно улыбнулась и проговорила:

– С удовольствием…

Юноша наполнил золотую чашу на высокой ножке и подал матери.

– Как удивительно пахнет напиток… Цветами… Быть может, какая-то служанка, стараясь лишь для тебя, положила в него слишком много лепестков жасмина…

– Быть может, – снисходительно улыбнулся Саид.

А царица, широко раскрыв глаза и сдерживая готовый вырваться крик, смотрела, как Ясмин, смакуя, осушает всю чашу.

Рука ее дрогнула, пальцы разжались, и чаша, дребезжа, покатилась по песчаной дорожке.

– Какая я неловкая… Силы совсем покинули меня… Мальчик мой, помоги мне…

Саид резко наклонился над матерью. Но было поздно. Глаза Ясмин начали закрываться, она пыталась сделать какое-то движение рукой. Быть может, искала пальцы сына. Саид растерялся, но не растерялась Амани.

Они вскочила со своего места и с криком «Сестра моя!» бросилась к Ясмин. Опустилась перед ней на колени и наклонилась так, чтобы услышать шепот наложницы.

– Мне так плохо, мудрая Амани. Пошли за лекарем, силы оставляют меня…

– Лекарь вот-вот будет здесь. Но что с тобой, красавица?

Услышав эти, казалось бы, простые слова царицы, наложница вздрогнула и попыталась сесть чуть прямее. Слегка окреп и ее голос:

– Я уже слышала эти слова! Когда-то… Много лет назад…

Казалось, что силы вновь вернулись к Ясмин. Она заговорила чуть громче, но, увы, ее слова могла различить только Амани.

– Я слышала их в ту ночь, когда оставила мою добрую царицу Хаят с тобой… Оставила, не в силах видеть ее муки… А потом ты уходила из покоев… А потом вернулась… А потом царица умерла…

«Аллах милосердный! Да она помнит все! И помнила это все годы! Что ж, значит, снадобье попало по адресу… А мальчишка… ну что ж, придется придумать что-то еще…»

– Царица умерла во сне… И я… я тоже чувствую что сон подбирается ко мне… Сон, что отнимет последние силы… Ты отравила меня, глупая Амани, как отравила мою добрую госпожу, прекрасную Хаят…

Голос наложницы становился все тише. Волей-неволей царице приходилось склоняться все ниже, чтобы не пропустить ни одного слова Ясмин.

– Отравила, думая, что шербет выпьет мой сын… Убийца… Так знай же, что ни тебе, ни твоему глупому несчастному мальчику не править этой страной, как ты этого хотела всю жизнь. Ибо наследник престола, сын царя Омара и мудрой Хаят, жив! Много лет назад его увезли отсюда. И теперь где-то в далекой земле за горами растет тот, кто единственный имеет право занять трон после царя Омара… Только он, а не несчастный мальчик Мансур, сын подлой змеи…

– Что ты говоришь, Ясмин…

– Сейчас, когда меня уже обнимает холод могилы, я говорю чистую правду… Помни же, несчастная дурочка, что жив царский сын. Он жив и готов вернуться…

– Где он? Как его найти? Как узнать? – Наконец Амани надоело играть роль.

– О глупая женщина… Он в далекой стране… за горами… Его найти непросто. А вот узнать будет легко. Ты, коварная, узнаешь его по родимому пятну, что напоминает шрам нашего господина, царя Омара, да хранит его Аллах милосердный от твоего пристального взгляда…

Последние слова отняли у Ясмин все силы. Глаза ее закрылись, а голова откинулась назад. Прекрасное лицо успокоилось, и наложница, дочь звездочета и мать царского сына, умерла.

Ужас, казалось, лишил сил царицу. Ужас отнял у всех, кто был в этот миг в саду, и голос и разум. Еще несколько долгих мгновений стояла воистину мертвая тишина. И только затем крик Саида прорезал сад:

– Матушка моя! Очнись! Приди в себя, прекраснейшая!

Он пытался усадить Ясмин, начал дуть ей в лицо и трясти за плечи. Голова у Ясмин болталась, как у тряпичной куклы. И тут к Саиду подошел наставник, видевший в своей бурной жизни немало смертей.

– Оставь ее, мальчик! Врата рая открылись перед твоей прекрасной матерью! Дай ей покой.

Эти слова остановили Саида. Казалось, за один миг он постарел на двадцать лет. Юноша опустил тело матери на дорожку, сел рядом и стал тихонько гладить ее пальцы… Быть может, это простое прикосновение было необходимо Саиду, чтобы проститься с матерью.