Сладострастный монах

Я должен был признать справедливость ее упреков, ибо и впрямь употреблял применительно к мадам Динвиль те же нежные выражения, какие раньше адресовал Сюзон.

— Ах, Сюзон, — виновато проговорил я, — твои резкие слова убивают меня. Прошу тебя, остановись. Не губи того, кто боготворит тебя. Твои слезы повергают меня в отчаяние. Ты и представить себе не можешь, как я люблю тебя.

— Ах, — вздохнула она, — ты возвратил меня к жизни. Отныне я запрещаю тебе думать о ком-либо, кроме меня. Со вчерашнего дня ты постоянно в моих мыслях. Твое лицо преследует меня всюду, куда бы я ни пошла. А теперь слушай, Сатурнен. Если я и согласилась простить тебя за все дурное, что ты мне причинил, то делаю это при одном условии: обещай мне больше никогда не видеться с мадам Динвиль. Готова ли твоя любовь ко мне на такую жертву?

— О, да! — радостно воскликнул я. — Ради тебя мне ничего не стоит расстаться с ней. А все ее прелести не стоят одного твоего поцелуя.

Проговорив слова примирения, я подарил ей пламенный поцелуй, который она благосклонно приняла.

— Сатурнен, а теперь скажи мне кое-что, да смотри, не обманывай, — вкрадчиво сказала Сюзон и при этом нежно пожала мне руку. — Уверена, что моя крестная захочет увидеться с тобой еще не раз. Когда она велела прийти?

— Через три дня, — признался я.

— И ты, конечно же, пойдешь? — печально спросила Сюзон.

— Скажи мне, как поступить? — безнадежно вымолвил я. — Если я к ней приду, она станет укорять меня в безразличии, а если не приду, то не увижусь с милой Сюзон.

— Я хочу, чтобы ты вернулся в замок, — твердо проговорила Сюзон и решительно тряхнула своей очаровательной головкой, — но она не должна тебя видеть. Я же притворюсь больной и на весь день останусь в постели. Таким образом мы проведем время наедине. Однако ты не знаешь, где моя спальня. Иди за мной, я покажу.

Я следовал за Сюзон и, пока шел за ней, меня не покидало предчувствие чего-то непоправимого.

— Вот комната, которую мне здесь предоставили, — сообщила Сюзон. — Надеюсь, ты в ней не почувствуешь себя несчастным?

— Ах, Сюзон, — вздохнул я, — какие радости ты мне сулишь. Мы будем вместе, ты да я, и оба мы предадимся восторгам любви. Мы испытаем такое блаженство, о котором ты и не мечтала.

Она ничего не ответила, словно погрузившись в глубокую задумчивость. Полагая, что я сказал что-то не то, я заставил ее объясниться.

— Я тебя прекрасно поняла! — взволнованно воскликнула она. — Да, мы удовлетворим все наши любовные капризы, да, видно, ты не очень этого хочешь, ежели готов ждать три дня.

Ее упрек возымел нужное действие.

Невозможность доказать ей, что она ошибается, повергала меня в отчаяние. Я мучился всем своим существом. Как глупо было растратить все силы на мадам Динвиль! Как я теперь сожалел о тех наслаждениях, коими одарил ее. Безутешный и подавленный, внутренне я проклинал ее.

«Милосердный Боже! — поднимался неслышный крик из самых глубин моей души. — Вот я наедине с Сюзон — то, о чем всегда мечтал. Я отдал бы всего себя, до последней капли крови, лишь бы сделать ее счастливой. Вот и она, ждет меня и стремится ко мне, а я беспомощен. Испит до самого донышка. Что же предпринять для того, чтобы извлечь выгоду из этого редкостного случая?»

Вдруг я вспомнил о пилюлях мадам Динвиль. Не сомневаясь, что они произведут тот же самый эффект, что и лосьон, я проглотил несколько пилюль. В предвкушении того, что скоро мне удастся удовлетворить настойчивое желание Сюзон, я пылко обнял ее, и это обмануло нас обоих. Сюзон приняла это за знак страсти, а я поверил, что ко мне вернулась прежняя мужественность.

В ожидании близившегося блаженства Сюзон лежала навзничь на кровати. Моля Бога о том, чтобы мне не пришлось ее разочаровать, я взобрался на нее и вручил ей прямо в руки по-прежнему вялый член. Я был уверен, что ее изящная ладошка усугубит и ускорит действие пилюль и орган быстро придет в желательное состояние. Сюзон и сдавливала его, и массировала, и сосала. Все напрасно. Сам я напрягался в тысячу раз более рьяно, нежели когда имел дело с мадам Динвиль, но ничего не помогало. Он был мертв.

«Настал момент, когда драгоценная Сюзон, предмет всех моих желаний, у меня в руках, а я все равно что труп, — поносил я себя. — Вчера я боготворил ее груди, эти бесподобные полушария, а сегодня они оставляют меня холодным. Неужели они успели измениться с того времени? Конечно, нет. Они такие же гладкие и упругие. Кожа ее восхитительна на ощупь. Обнаженные ляжки должны бы привести меня в неистовство, а я ввожу в ее удивительную маленькую п…ду палец, но это все, что я могу туда ввести».

В то время, как Сюзон вздыхала да сокрушалась о моей апатичности, я проклинал подарок мадам Динвиль. Теперь я был уверен, что она предугадала развитие событий и нарочно вручила мне эти пилюли, дабы лишить меня сил и способностей вплоть до следующего нашего свидания.

Я уж было собрался рассказать обо всем Сюзон, как вдруг невидимая рука бесшумно откинула полог кровати, и я схлопотал смачный шлепок по заднему месту. Лишившись от страха разума, я оставил бедную Сюзон вместе с привидением, а сам ради спасения жизни позорно бежал.

Но и возвратясь домой, я не мог унять дрожь. Юркнув в постель, я с головой накрылся одеялом.

Страх вкупе с утомлением вскоре заставили меня забыться сном. Наутро я пробудился в таком расслаблении, что не сумел сразу выбраться из постели. Изумившись усталости, которую я мог приписать только гимнастическим упражнениям вчерашнего дня, я впервые осознал, насколько важно соблюдать рацион в амурных делах и как дорого платят те, кто внимает похотливым сиренам, которые выпивают ваш костный мозг и выжимают из вас все до последней капли. Впрочем, эти запоздалые рассуждения довольно неумны, ибо раскаяние не может служить утешением.

Однако, юность жизнерадостна и весела. Мало-помалу ко мне возвратились силы, что позволило мне отбросить мрачные размышления и вернуться к событиям прошедшей ночи. Я очень тревожился за судьбу Сюзон, оставшейся наедине с фантомом. С ужасом я представлял себе то страшное, что могло с нею приключиться.

«Ее, верно, уже нет в живых, — говорил я себе с прискорбием, — ведь она такая робкая и застенчивая, что едва ли выдержала этот ужас. Теперь я не увижу ее, кроме как в гробу».

Сраженный мрачными мыслями, я заливался слезами. В эту минуту в комнату вошла Туанетта.

Увидев ее, я зарыдал сильнее, ибо был уверен, что она явилась подтвердить мои худшие опасения. Ее молчание, однако, вселило в меня надежду, что подозрения мои беспочвенны. Вероятно, Сюзон успела бежать, так же, как и я. Скорбь, которую я испытывал при мысли о кончине Сюзон, уступила место любопытству. Мне было интересно знать, как разыгрывались события после моего позорного бегства. Но Туанетта пришла только затем, чтобы выяснить, почему я не появился на завтраке.