Сладострастный монах

Пробудившись, я с удивлением обнаружил у своей постели Туанетту, побледнел и затрясся от страха, что открылась моя роль в ночных проделках.

— Тебе нездоровится, Сатурнен? — заботливо спросила Туанетта.

Я ничего не ответил.

— Раз ты болен, то, полагаю, ты не сможешь поехать с отцом Поликарпом, который сегодня покидает нас. А он рассчитывал взять тебя с собою.

Упоминание об отъезде развеяло все мои тревоги.

— Никогда в жизни я не чувствовал себя лучше, чем сейчас! — воскликнул я и выскочил из постели. Прежде чем Туанетта успела удивиться внезапному переходу от уныния к ликованию, я уже был одет и последовал за нею.

Я покидал дом кюре без малейшего сожаления. Даже мысль о том, что я, быть может, никогда не увижу Николь и Сюзон, нимало меня не беспокоила.

Отец Поликарп радостно приветствовал меня, Амбруаз же с любовью обнял на прощание. Я уселся сзади святого отца на его клячу и помахал рукою Туанетте и Амбруазу.

Так я вступил в новую пору своей жизни. С рождения мне было назначено пополнить святое племя, живущее за счет легковерных. Можно сказать, сама природа прекрасно оснастила меня для этого поприща, к коему я чувствовал несомненное призвание.

Теперь я намереваюсь изложить некоторые необычайные события. Если читатель возразит, что они слишком невероятны, чтобы быть правдоподобными, то я позволю себе уверить его, что они являются подлинными вплоть до мельчайших подробностей. Я лишь описываю то, что творят за стенами семинарии беззастенчивые, развратные и нечистые на руку монахи, которые, прикрываясь религиозностью, смеются над простодушием верующих. Лицемеры, они скрытно делают то, что публично осуждают.

Поскольку я стал один из них, я часто размышляю о жизни, какую ведут они и ваш покорный слуга.

Каким образом получается, что в монастыре собираются вместе люди, обладающие столь разными душевными свойствами и особенностями? Здесь вы найдете леность, распутство, лживость, трусость, бесчестье и невоздержанность.

Мне жаль несчастных, кто верит, что за этими стенами царствуют набожность и святость. Если бы они знали, как все обстоит на самом деле! Они поразились бы безудержному пороку и стали бы презирать так называемых божьих людей, что было бы лишь справедливо. Сейчас я приоткрою завесу тайны.

Возьмите отца Керубима, чье раздутое багровое лицо служит воплощением греха. Вряд ли кого обманет даже маскарад, составной частью которого является сутана из грубой серой шерсти. Какую жизнь вел отец Керубим?

Он никогда не отправлялся спать, не опрокинув в себя девять-десять бутылок лучшего вина. На следующий день его нередко находили валяющимся под столом не в силах шевельнуть ни ногой, ни рукою. Он оставил мирские дела, ибо ему было откровение свыше. Уж не знаю, кто сотворил это чудо — сам Господь Бог или кто-то из Его земных заместителей, знаю одно: самый горький пьяница — ничто по сравнению с отцом Керубимом. Таким он был, таким и остался.

Взгляните на отца Модесто, надутого от важности. Изменился ли он, став монахом? Да, ежели верить его словам, но я-то знаю, что он лжет. Послушайте, до чего он красноречив. Цицерон по сравнению с ним — жалкий болтунишка. Он искуснее ученых богословов. В собственных глазах он — второй Фома Аквинский, но в моих он — всего лишь напыщенный осел. И если бы вы знали его так же хорошо, как и я, вы бы согласились со мной.

А вот отец Бонифаций, хитрюга, всюду сующий свой нос. И ходит он, вечно наклонив голову, как будто молчаливо общается со Всевышним. Но берегитесь, ибо он — гадюка, притаившаяся в траве. Когда он наносит вам визит, присматривайте хорошенько за женой и дочерьми, а сыновей отправьте куда-нибудь подальше. А ежели он придет в ваше отсутствие, то совращению может подвергнуться любой член вашей семьи.

Познакомьтесь с отцом Иларием. Беседуя с ним, держите крепче кошелек, ибо такого жулика свет не видывал. Он начнет сказывать вам о том, какую нужду терпит его монастырь, с такой силой убеждения, что вы помимо воли расплачетесь. Несчастные монахи почти что голодают, а крыша вот-вот обвалится на их тонзуры. Разве вы позволите, чтобы продолжалось столь печальное положение дел? Разумеется, нет. В порыве щедрости вы откроете кошелек и не закроете его, пока он не опустеет. Так-то вот отец Иларий умыкает, тибрит и грабит во имя святой церкви.

Шайка мошенников, шельмецов, негодяев! Кажется, они должны были измениться к лучшему, приняв монашеский постриг. Ничуть не бывало. Пьяница остается пьяницей, развратник — развратником, вор — вором. Скажу больше: напялив сутану, они еще больше погрязают в пороке, ибо получают неограниченную возможность потакать собственным прихотям. Как тут устоять?

Чувствуя друг к другу неодолимую неприязнь, они тем не менее связаны нерасторжимыми узами. Будучи расколоты внутренними склоками, перед мирянами они выступают единым фронтом, являя образец дисциплины. Им нет равных, когда дело доходит до того, чтобы лишить простака его имущества. А суеверия, которыми они изобретательно снабжают свою паству! На этой ниве они объединяют усилия, действуя с неослабным рвением.

Еще живя у Амбруаза я насмотрелся на проделки монахов и пришел к выводу, что в храм наслаждения проще всего войти, облачившись в серую сутану. Душа веселилась при мысли о том, какое поприще мне уготовано.

Посему я с большой радостью воспринял тот день, когда отец приор ввел меня в число послушников.

Порядочные познания в латыни, которые я получил в доме кюре, выделяли меня среди остальных воспитанников семинарии, но какая мне с того была польза? Меня назначили всего лишь привратником.

Как прилежно следующий фактам писатель я должен вести вас год за годом по моей духовной карьере от первых дней послушничества до принятия священнического сана. Пришлось бы много рассказать при этом, но увы, оные события представляют лишь малый интерес для моих читателей. Я упомяну только о некоторых забавных безделицах.

Прожив несколько лет в монастырской семинарии, я оставил светлые надежды, с коими вступил сюда. Если монахи и увеселялись, то не собирались делиться с неофитами вроде меня. Разрываясь между сожалением о том, что я ступил на стезю, не отвечавшую моим ожиданиям, и стремлением получить священнический сан, я удержался на сей тернистой тропе главным образом благодаря отцу приору и его доброте. Не однажды он говаривал мне, что способности мои необычны для сына простого садовника.

Первые годы, проведенные в семинарии, оказались безрадостными. Я постоянно подвергался оскорблениям со стороны остальных послушников по причине моего низкого происхождения. О любовных утехах не было и речи. Иногда ко мне наезжала Туанетта, дабы проведать меня, да разве можно было насладиться ею под недреманным оком наставников? Разлука с милой Сюзон печалила меня еще сильнее. Я не получал от нее никаких известий, знал только, что она живет в доме мадам Динвиль. Моя любовь к ней была искренней, ибо в Сюзон было нечто необъяснимо-притягательное. Вспоминая о нашей по-детски неумелой любви, я всякий раз впадал в отчаяние.