Энн Райс - Право на Спящую Красавицу

К тому времени я буквально сходил с ума, словами не передать. Слуг было много, они меня мучили — грубо и неизысканно. Мои стенания и крики их не трогали. Королева подмечала каждый мой рывок, каждый стон. Да, она хмурилась и бранилась, но вместе с тем и упивалась этим. Слуги же — повара и поварята, кухарки — дергали меня за волосы, хлестали по заду, словно я вовсе ничего не чувствовал.

Они приговаривали: «Какая мясистая жопка!» или: «Какие добротные ляжки!» — будто я не человек, а скотина. Меня щипали, в меня тыкали пальцами и после насиловали. Грубыми руками меня смазали маслом, потом вогнали внутрь струю воды из трубки, притороченной к меху. Унижение — неописуемое, когда тебя промывают изнутри. Королева хотя бы позволяла справлять нужду не прилюдно, ведь ей нет дела до наших естественных потребностей.

Когда в тебя вливается струя холодной воды, и ты извергаешь содержимое кишечника на глазах у таких вот свиней… Я утратил остатки сил и духа.

Безвольного и вялого, меня снова подвесили над сливной лоханью. Утром руки затекли и онемели, от смрада помоев мутило. Слуги сняли меня со стены, надели упряжь и бросили какую-то еду на блюдце. К тому моменту я уже сутки не ел, однако отказался брать пищу им на потеху. Мне не дали бы воспользоваться руками, ведь я был для этих слуг никем. Три дня я голодал, а на четвертый как голодный щенок набросился на водянистую овсянку. Повара на меня и внимания не обратили, просто вернули в кучу отбросов до поры до времени.

Проходя мимо, кухари шлепали меня, выкручивали мне соски или раздвигали ноги лопаточкой. Ни одна пытка в опочивальне Королевы не шла ни в какое сравнение с тем, какие муки я испытывал на кухне.

Как-то вечером пришли конюхи и конюшата, прослышав, что мною можно воспользоваться, как им угодно.

Одеты конюхи были лучше поваров, но от них разило лошадьми. Меня вытащили из лохани, вогнали мне в зад рукоятку плети да так и отвели на конюшню. Там тоже перекинули через бочку и насиловали.

Я все стерпел. Как и в покоях Королевы, я созерцал своих мучителей круглыми днями, хотя им до меня дела не было — разве что когда наступал час забав.

В один вечер, напившись по случаю удачного праздничного ужина, повара придумали новую потеху. Я пришел в ужас и, позабыв о достоинстве, мычал сквозь кляп. Дергался и извивался, когда повара тянули ко мне свои поганые руки.

Игру они придумали в равной степени унизительную и отвратительную. Сговорились украсить меня, чуточку подправить мою внешность, потому что для своего грязного хлева я, видите ли, оставался слишком опрятной скотинкой. Распластав меня на столе, кухари словно сорвались с цепи: намешали меда, сырых яиц, патоки и прочих ингредиентов, какие нашлись на кухне, и всем этим меня намазали. Покрыли зад, мошонку, член… смеялись над тем, как я вертелся. Прошлись ужасной липкой дрянью по лицу, зализали назад мне волосы, а под конец покрыли перьями ощипанных цыплят.

Страх и ужас обуяли меня, и даже не от боли, а от того, какие эти люди подлые и низкие. Унижение было невыносимо.

Наконец на кухню — разобраться, что за шум — заглянул паж. Сжалившись, он велел развязать меня и отмыть. Разумеется, терли меня грубо и после принялись пороть. Теряя рассудок, я на четвереньках носился как угорелый по всей кухне, прятался от лопаточек, заползал под столы, но везде, везде меня доставали. Не давали и двух мгновений передышки. Если я пытался встать на ноги, меня тут же тычками и шлепками возвращали в прежнюю позицию.

Я сам не заметил, как бросился целовать ноги пажу. Вспомнил, что так делал принц Геральд, когда хотел вымолить прощение у Королевы.

Даже если тот паж и передал ее величеству о моих страстях, она меня не пощадила. На следующий день мучители не сменились, я так и висел над сливной лоханью, а повара и кухарки, проходя мимо, уже не выбрасывали отходы: выбирали из них огрызки морковок, прочие корешки — все, что напоминало по форме член, — и пихали мне в зад. Буквально изнасилованный отходами, я с трудом извергал их из себя. Не получи кухари приказа вставить мне кляп, как и всем опальным рабам, меня и в рот поимели бы.

Всякий раз, как паж заглядывал на кухню, я вертелся и мычал, лишь бы дать ему знак: мне плохо!

Не в силах больше соображать по-человечески, я свыкся с мыслью: из меня окончательно сделали скотину. Палачи видели во мне непослушного принца, сосланного на кухню за проступки. Пытать меня они почитали святой обязанностью. Если же на кухне скапливалось слишком много мух, то мошонку и член мне смазывали медом — и мухи слетались на мое хозяйство. Повара называли это изощренной пыткой.

Рукоять хлыста в заду — это, конечно, больно, однако я начал мечтать, чтобы меня забрали конюхи. В стойлах было прохладнее и чище, к тому же конюхи находили почетным, что им отдают на растерзание настоящего принца. Они насиловали меня подолгу и жестко, но не так грязно и низко, как повара.

Не знаю, сколько это продолжалось, однако всякий раз, как меня снимали со стены, я дрожал от ужаса. Вскоре повара взяли за привычку разбрасывать отходы по полу и гонять меня лопаточкой, чтобы я собирал мусор. Разум оставил меня, я забыл о выдержке: носился по кухне, торопясь исполнить наказ. Даже принц Геральд не летал по королевской спальне с такой безумной прытью.

Я вспоминал о нем и думал: «Он развлекает Королеву, а я здесь, пресмыкаюсь в грязи».

Конюхи стали для меня подобны принцам. Один из них даже проникся ко мне симпатией. Большой и сильный, он связывал мне руки, загонял мне в зад свой хлыст так глубоко, что чуть приподнимал меня над полом, и нес в конюшни. Однажды он зашел в укромный уголок в саду. Я было воспротивился, но конюх-великан одной левой перекинул меня через колено. Потом опустил носом в траву и приказал: собирай, мол, белые цветочки или отдам назад на кухню. Ты не представляешь, с какой охотой я бросился исполнять его приказ. Конюх направлял меня кнутом, рукоять которого так и не вынул из моего зада. Потом этот великан взялся терзать мой член: шлепал по нему, дергал за него и в то же время не забывал ласкать. И — о ужас! — мой член набух. Я захотел навсегда остаться с конюхом-великаном, подумал: «Как бы угодить ему?» — и тут же пришел в отчаяние. Именно этого добивалась Королева, так она меня наказывала! Даже сходя с ума, я верил: узнай она, до чего я дошел, как опустился, она меня простит. В голове теплилась одна-единственная мысль: всеми силами угодить конюху, чтобы тот не вернул меня кухарям.

Я собирал цветочки зубами, а после конюх молвил: ты, дескать, слишком дурной принц и не заслуживаешь ласкового обращения. Он придумал новое наказание, велел мне залезть на круглый деревянный стол. Стол был старый, но за ним часто обедали лорды, вздумайся им откушать в саду, на воздухе.