Энн Райс - Право на Спящую Красавицу

Я мигом влез на стол. Конюх велел присесть на корточки и широко расставить ноги, руки убрать за голову. Потом задал мне хорошей порки узкой и тяжелой кожаной лопаточкой. Ноги у меня тряслись и горели, горел и зад, но я продолжал стоять, не скованный и послушный. Мой член так и торчал колом.

Это было лучшее, на что я мог надеяться, потому как лорд Грегори следил за мной. Я, правда, этого не знал, только слышал голоса других людей — лордов и леди, что, проходя мимо, несомненно, видели мое унижение. Я цепенел от ужаса, ведь у них на глазах какой-то конюх порол несгибаемого принца, осмелившегося восстать против Королевы. Мне оставалось плакать и страдать под шлепками конюха-великана.

Надежда покинула меня, я думать забыл о Королеве. Голова была занята лишь одним: настоящим моментом. Это, кстати, и есть одна из составных частей идеального послушания, Красавица. Я думал только о поровшем меня конюхе, о том, как бы еще ублажить его, лишь бы оставаться как можно дольше вне ада кухни. Другими словами, я выполнял именно то, чего от меня ждали.

Когда же конюх утомился, он велел слезть со стола и отвел меня в глубь рощи. Там, у одного дерева, приказал подняться на ноги и повиснуть на нижней ветке. И пока я висел на ней, он засаживал мне в зад свой член — засаживал глубоко, с силой и очень долго. Я уж думал, он никогда не кончит, а мой собственный член одеревенел от прилива крови.

Наконец, когда конюх отпустил меня, случилось нечто невероятное: я упал на колени и принялся лобзать ему ноги, при этом вертел задом, всем своим телом умоляя позволить мне кончить самому. Дать излиться, ведь на кухне мне бы этого точно не разрешили.

Конюх только рассмеялся и, насадив меня на плеть, отнес назад на кухню. Я же ревел как никогда в жизни.

Огромная кухня была пуста: слуги разошлись — кто в сад, ухаживать за овощами, кто наверх, в залы, прислуживать лордам и леди. Только одна кухарка, завидев нас, почтительно встала. Конюх о чем-то с ней пошептался — девчонка кивнула и вытерла руки о фартук, а конюх велел мне залезть на квадратный стол и снова присесть на корточки, заложив руки за голову. Я подчинился не думая, решив, что меня ждет еще порка, теперь на потеху этой изможденной служанке с каштановыми косами. Она приблизилась, удивленно глядя на меня. Конюх же тем временем стал натирать мне член щеткой для чистки печей. Я чувствовал себя все хуже и хуже, но стоило конюху отнять щетку от моего члена, как я снова тянулся к ней промежностью. Я терпел из последних сил, получая шлепки по заду даже за малейший шажок в сторону. И вскоре понял смысл игры: от меня требовалось дотягиваться членом до щетки, и я тянулся, обливаясь слезами.

Девчонка смотрела на меня с восхищением. Наконец она попросила разрешения потрогать меня, и я расплакался от облегчения. Конюх сунул щетку мне под челюсть, приподняв голову, сказал, что хочет как можно лучше удовлетворить любопытство барышни. При ней, видите ли, еще ни один мужчина не разрешался от томления, и вот она принялась теребить мне член. Вся страсть, что накопилась в моих чреслах за дни позора и унижений, излилась ей на руку, а я, заплаканный и обесчещенный, мог только содрогаться в спазмах и краснеть.

Кончив, я ослабел и не сопротивлялся, когда меня привязали к стене над лоханью. В голове не было никаких мыслей, о прошлом ли, о будущем. Я лишь желал, чтобы конюх вновь пришел за мной, и поскорее. Задремав, я напугался, когда вернулись кухари и вновь взялись за свои праздные игры.

Следующие несколько дней меня пороли, гоняя туда-сюда, унижали… И все это время я мечтал о конюхе-великане. О Королеве я даже мельком не думал, ее образ вызывал у меня только отчаяние.

Наконец конюх вернулся, одетый в расшитую золотом ливрею розового бархата. Я не поверил собственным глазам. Конюх велел отмыть меня, а я, настолько удивленный, даже не испугался, хотя терли меня и купали, как всегда, грубо и без внимания.

Член у меня при одном виде лорда-конюха напрягся, и мой благодетель предупредил: пусть так и стоит, иначе меня сурово накажут.

Я истово закивал, и конюх вынул у меня изо рта кляп — заменил его другим, нарядным.

Как описать мои чувства? Я и не мечтал вновь предстать пред ее величеством. Так отчаялся, что даже кратковременное избавление от кухни казалось чудом. Конюх вел меня обратно в Замок, и я — принц, что бунтовал и противился всему, — послушно полз за ним на четвереньках. Мимо мелькали ноги лордов и леди, всем было любопытно, кто-то даже хвалил меня. Лорд-конюх прямо-таки светился от гордости.

Мы вошли в гостиную с высоким потолком. На кремовый бархат и позолоту я взирал как первый раз в жизни, да и на статуи у стен и расставленные всюду букеты свежих цветов — тоже. Я словно заново родился, и мне в голову не приходило, что я раздет и на коленях.

В кресле с высокой спинкой, вся в бархате, в горностаевой мантии, блистательная, восседала Королева. Готовый предложить ей всего себя без остатка, я бросился к ногам повелительницы и осыпал поцелуями ее туфельки и полы платья.

Она погладила меня по голове и, заставив поднять глаза, спросила: «Настрадался за свое упрямство?» — а я расцеловал ей руки, ее теплые пальцы и мягкие ладони. Королева смеялась, смеялась как никогда прелестно. Краем глаза я видел ее налитые белые бедра, тугой пояс на узкой талии. Я целовал ей руки, пока она пальцами не приоткрыла мне рот, ощупала губы, язык и, вынув кляп, предупредила, чтобы я хранил молчание. Я истово закивал головой.

«Настал день испытаний, мой ретивый принц», — сказала Королева и тут же подвергла сладкой пытке — принялась ласкать мой затвердевший член. Мне стоило больших трудов не подаваться ей навстречу.

Мое поведение ей нравилось. Она призналась, что слышала о моих наказаниях в саду, и любезно попросила юного грума, лорда-конюха, порадовать ее — наказать меня здесь и сейчас.

Я немедленно взобрался на круглый мраморный стол и присел на корточки. При этом двери покоев оставались открыты, и в проеме мелькали фигуры лордов и леди, а в самой комнате присутствовали фрейлины ее величества: я краем глаза примечал блеск ухоженных волос и мягкие цвета нарядов, но думал лишь о том, как ублажить Королеву, устоять на столе как можно дольше и выдержать до конца всю порку. Первые шлепки мне даже понравились, по ягодицам разлилось блаженное тепло. Бедра напряглись и задрожали, член наполнился сладкой упругой неудовлетворенностью. Вскоре я уже тихонько постанывал.

Целуя меня в щеки, Королева сказала: хоть я и смежил губы, мне нужно показать, как я истосковался по ней. Я сразу же все понял. Ягодицы мои дрожали и поджимались от боли, бедра одеревенели, но я прогнулся, еще шире раздвинул колени. Застонал в голос. Стонал все громче с каждым ударом. Понимаешь? Меня ничто не сдерживало — ни кляп, ни цепи.