Наталья Никольская - Тень Далиды

– Ты… ты… Откуда ты ее достала, где она у тебя была?

– Не там, где ты думаешь.

– А где я думаю?

– Сам знаешь.

– Ты ненормальная, да?

– Я нормальная, да. А ты дурачок. Самопляс надо пить теплым.

– Почему?

– Потому.

– Где она у тебя была?

– Там, – взмахивает она рукой над коленями. – Я ее грела. Будешь? – она протягивает мне бутылку. – Открывай.

– Не могу. Сама.

– Хорошо, сама, – она впивается зубами в пробку, и та гулко чпокает, давая накопившимся газам выход. – На, пей!

– Сама! Сначала сама.

– Хорошо, сама, – снова соглашается она и с видимым наслаждением делает несколько глотков из горлышка. – А ты после меня будешь?

– Буду.

Буду, чего уж теперь, когда между нами все было. Спирт – он дезинфицирует, это вам не половой акт, никакой опасности. Кроме возможной потери пульса, конечно, и скоропостижной кончины в сраном свинарнике на окраине Свердловска. Если мы в Свердловске, подумалось, если в Свердловске. Только бы не в Тавде.

Я ведь и вправду не пил в армии, не давал мне старлей. Берег мое здоровье. Рюмочку спирта по большим праздникам, когда у него самого на душе кошки скребли. А такое бывало не часто, спокойный был старлей. И вот когда мы расстались, я дорвался. Сам не знаю зачем дорвался, не было такой уж жажды. Но хотелось с кем-нибудь познакомиться, прижать кого-нибудь к груди и так далее, чего я без водки сделать не смог бы. Такой уж я стеснительный, опять же Лида… Изменять ей после того, как держался, пусть и вынужденно, целый год, а до встречи оставались какие-нибудь сутки, это не разумно. Так-то я себя уже уважать стал, благородством оброс, и вдруг… Сам ведь это «вдруг» себе устроил, сам раскрутил. Да, Лида… Да-лида. Игра слов – нарочно не придумаешь. Мистика какая-то.

Глотнул я ее самоплясу и действительно мне полегчало. Можно было запросто штаны застегнуть, но уже не хотелось. Плевать стало на штаны, подниматься с теплого навоза я не торопился. Вот приду в себя окончательно и поднимусь. Для этого надо еще пару глотков сделать. Сделал, поглядел на подружку. Нет уже никакой ведьмы с грязными лохмами и бесстыдно раскинутыми ногами, сидит симпатичная веселая китаянка и строит мне глазки. Или японка, что еще лучше, потому как для совка престижнее.

– Далида!

– Я здесь, – встает она со своего места и ко мне направляется. – Вот Далида, вся твоя.

– Ты кто, Далида? Узбечка? Или японка?

– Я русская.

– Ну да, ты русская, а кто ты по национальности?

– Ну, не знаю. Тебе кого надо?

– Тебя. Только я хочу японку.

– Японки маленькие.

– Хочу большую японку.

– Больших японок не бывает. Далида не японское имя.

– Не японское, – соглашаюсь, – совсем не японское. Может, у тебя какое другое есть? Подходящее к случаю.

– Дай мне выпить.

– Нет, тебе хватит. И нечего меня гладить, нет печали. Убери свои руки. Ты когда их последний раз мыла?

– Какая разница? Все равно ты пахнешь мной.

– Еще чего. Перегаром я пахну, милая, зверским перегаром, а не тобой.

– А я о чем?

– О чем?

– Все о том же. Возьми меня.

– Куда?

– Куда хочешь. Ты выпей сам.

– Разумно, – говорю, – соображаешь.

Прикладываюсь к ее самоплясу снова, чувствую, как обжигает все внутри. Раскрываю глаза, передо мной две Далиды. Еще глоток – четыре. Вот и гаремом обзавелся. Падишах! С четырьмя мне уже хочется. Приеду, думаю, домой, в Тулу, расскажу, как был сразу с четырьмя и что из этого вышло.

А вышло то, что проснулся я один и опять без штанов. По левую руку, брошенную в сторону как чужая, вот только что, во сне или где, была Далида. Теперь ее нет. По правую руку, подвернутую под себя, под собственный зад, тоже никого, зато стоит бутылка с самоплясом. Три глотка на донышке. Это чтобы, значит, я встать смог и штаны застегнуть.

Дотягиваюсь до напитка, вливаю в себя без глотков весь остаток и впадаю в панику. Деньги! Эта узкоглазая тварь, бросившая меня в сраном сарае, наверняка обчистила карманы. По лицу пот холодный, по спине мурашки. А деньги лежат в куртке, нетронутые. Неужели я ей так понравился? Стало быть!

Признаться, это обстоятельство – не наличие денег, а уверенность в том, что я парень не промах, – взбодрило меня чрезвычайно, я даже протрезвел для передвижения. Ну, то есть, почувствовал, что могу идти сам, без посторонней помощи. До этого момента я сомневался, что притащился сюда на своих двоих, скорее всего тогда у меня было две пары ног, мои и Далиды. Если только со мной была эта Далида, в чем я уже сомневался.

Вылезаю из сарая, оглядываюсь по сторонам. День. Кругом дома, приличные здания. В двадцати метрах улица, по которой машины едут, а по тротуарам спешат по своим делам пешеходы. Сарай мой стоит в проходном дворе рядом с каким-то гаражом, причем гараж открыт. Зайти, спросить, где вокзал? Надо же, как попал, а ведь думал, что торчу где-то за городом! Заглядываю в гараж, там мужик с «копейкой» возится.

– Браток, – говорю, – ты извини, как мне до вокзала добраться?

Он меня внимательно так с ног до головы оглядел, лоб наморщил и почесал в затылке.

– Чего-то не помню, – говорит, – такого братка. От поезда отстал, что ли? Поезд встал, а ты пописать пошел, да? А тебя не подождали, ширинку долго застегивал. Это ты в сарае храпел?

– Наверное, – пожимаю плечами. – Вообще-то я не храплю.

– Я храплю.

– Сочувствую.

– Я тебе сейчас посочувствую. Давай, проваливай отсюда, не до тебя. Выпить у меня нету.

– Мне вокзал нужен.

– Всем нужен.

– Мне ехать надо.

– Всем надо. Ты где стоишь, придурок?

– Где?

– На вокзале. Вон сзади тебя рельсы, видишь?

– Где?

– Это депо. Давай, проваливай отсюда, здесь нельзя находиться посторонним. Я не стал тебя трогать, пусть, думаю, выспится, а то заметут. Ты выспался, все. Давай отсюда.

– Депо?

– Депо, депо.

– А рельсы где?

– На шпалах лежат.

– А где…

– В Тавде! Вон, видишь тополя голые? Видишь? За ними рельсы. Пойдешь влево, как раз до Москвы доберешься.

– Вокзал влево?

– Влево рельсы. Вокзал сам увидишь.

– Да…

– Ну, что тебе еще?

– Я один в сарае был?

– Чего-о?

– Один, говорю, в сарае я спал.

– Нет, с поллитрой. Что, деньги пропали?

– Нет, не пропали.

– Значит, один, – смеется. – Иди, братец, иди себе с Богом. Не до тебя.

Я и пошел, куда он сказал, вышел на рельсы. Вправо был вокзал, шагах в ста пятидесяти. Голова гудела, мысли путались, однако бутылка пива помогла выстоять в очереди за билетом. Кассирша прониклась сочувствием, глядя на меня и мой военный билет, и уже спустя пару часов я ехал в Москву. Полдороги до столицы я провел как в бреду. Нет, попутчикам я не мешал, мой бред был внутренним. Я клял себя за идиотский срыв, гнал из своей головы Далиду с ее самоплясом, но, впадая в дремоту, все время видел себя лежащим в грязном сарае со спущенными публично штанами и сифилисом внутри.