Елена Рахманина - Выиграю твою жизнь

Нелли выдыхает свою злобу и с важным видом уводит меня в сторону подсобных помещений. Одно, другое. Подальше от посетителей ресторана, ближе к мусорке. Мы попали в белый, ярко освещённый холодным светом закуток. Сообразила, что здесь начищают столовые приборы.

К нам подходит дородная женщина с типичным славянским лицом. Из тех, что в горящую избу войдёт, коня на скаку остановит и перемоет всю посуду. И я догадываюсь о том, что буду теперь работать под её началом.

– Это Валентина Михайловна, она покажет тебе здесь всё. Один косяк – и за дверь. Хозяин не прощает ошибок, – напыщенно выдыхает мне в лицо Нелли.

– По тебе будто каток проехал, – замечает женщина, с интересом разглядывая меня.

Лишь когда Нелли уходит, я даю себе возможность проявить слабость. Приваливаюсь к стене. Прикрываю веки, заглушая подступающую тошноту. От усталости, стресса и голода. Но во рту всё равно скапливается слюна из-за близости этой комнаты к кухне. Они разделены. Здесь лишь грязная посуда. Но доносящиеся запахи ударяют в голову.

Обычно я спокойно переношу голод, сама забываю поесть и перекусываю на бегу.

– Тебе нехорошо? – раздаётся рядом вопрос. А я медленно сползаю на корточки и встречаю задом пол.

Голова кружится. Сдавливаю пальцами виски.

Едва ощущаю, когда мои плечи сжимают, помогая подняться. Проводят куда-то и усаживают на стул. Почувствовав пальцами твёрдую поверхность стола, я складываю руки и кладу на них голову. Тут же отключаясь.

– Сначала поешь или поспишь? – сквозь туманное сознание раздаётся желанный вопрос. Сказочный. Давно не слышала такого потрясающего сочетания слов.

Раздумываю. Всё же тошнит от голода.

– Ем. Поем.

Запах еды оказывается опасно близко, приводит в чувство лучше нашатыря. Разлепляю ресницы. Втягиваю в себя аромат, исходящий от горячего супа. Рядом тренькает ложка. И я, как дикарка, хватаюсь за неё и погружаю в суп. Первая ложка обжигает язык. Горячо. Еда попадает в желудок, заглушая болезненные ощущения. Сосущую тоску. Пустоту. Вторую ложку смакую на языке, прикрывая от удовольствия глаза. Божественно. Уничтожаю суп за пару минут.

И выдыхая, откидываюсь на спинку стула. Ловлю на себе внимательный взгляд. Жду вопросов. Но их не возникает. Лишь удивление и даже страх. Нет. Не меня боится женщина. Её пугает моя жизнь.

– Приходи завтра утром. Не опаздывай. Здесь действительно не прощают промашек.

Поднимаюсь и ухожу. Сил нет даже сказать спасибо. Язык еле ворочается.

С трудом добираюсь на автобусах до дома. Мечтаю лишь о том, как приму душ и упаду на постель. Обниму с силой подушку и отрублюсь.

Провернула дверной замок. Вдохнула запах этого дома. Чужой и негостеприимный. Я так и не привыкла к нему. Здесь всё пахло вещами бабушки и ей самой. Запах злости и перманентной раздражённости.

Сбросила ботинки и, как была, в кожаной куртке прошла в комнату, ощущая на себе взгляд бабушки. Остановилась, уставившись на пустующую кровать матери.

– Пока ты шлялась, я вызвала скорую. Скажи спасибо. У твоей мамаши передозировка, – за спиной пояснила бабушка. Меня будто окатили ледяной водой. Мороз прополз по позвонкам и забрался прямо в мозг.

Мгновение смотрю на постель брата. В его глазах смирение. Он тоже ждёт смерти матери.

Не позволю! Разворачиваюсь, с бешенством вглядываюсь в лицо бабки и сжимаю до боли кулаки.

– Когда? Почему ты не позвонила? – едва сдерживаюсь, чтобы не кричать, но слова со свистом проходят сквозь сжатые зубы. Знаю, что она может вообще ничего мне не объяснить. Включит садиста и начнёт пытать меня неизвестностью.

Голова уже трещит от боли. От осознания того, что сейчас нужно бежать в больницу. Я знаю, как врачи относятся к таким, как моя мать. Если решат, что она никому не нужна, то даже не станут помогать. Бросят умирать. На глаза накатываются слёзы, но я заталкиваю их обратно. Не время плакать.

– Можно подумать, ты ей чем-то в состоянии помочь, – равнодушно сказала женщина, родившая мою мать.

Мне хотелось ударить её. Даже убить. Ненависть воронкой закрутилась в груди, сдавливая рёбра и мешая дышать.

С большим трудом удалось получить у старой грымзы ответ о том, в какую больницу увезли маму. Выскребла из заначки все накопления и выбежала из дома. Усталость отошла на второй план, уступив место страху. И тёмным мыслям. Они, словно вороны, витали надо мной, посылая картинки очередных похорон. Последних. Встряхнула головой, с силой их прогоняя. Нет. Её не отдам. Слезы всё же потекли по щекам, и я позволила себе эту слабость, пока добиралась до больницы.

Успокоилась, лишь поняв, что маму откачали. Успели. Но что будет в следующий раз?

Она лежала на койке под капельницей. Худая. Измождённая. Пустым взглядом смотрящая на меня. Ей было безразлично, здесь я или нет. И это ранило. Пожалуй, она последний человек на земле, который способен причинить мне боль.

Отдав имеющиеся деньги врачу, чтобы лучше за ней смотрели, я устало вышла на улицу.

С трудом помнила, как вернулась домой. К бабке. Как уткнулась лицом в подушку и мгновенно вырубилась. Упала в чёрную пустоту, которая тут же меня поглотила. Приняла в свои объятия. Смилостивилась и не посылала мне ни снов, ни эмоций.

Блаженство. Удивительно, что ни один кошмар не пробрался. Но это такая редкость. Потому что они везде. И во сне. И наяву.

Проснулась рано утром, взяла в руки хозяйственные ножницы и обрезала оставшиеся кудри. С рваными концами я выглядела ужасающе. Но лучше так, чем пряди волос жалостливо топорщились бы из-под шапки. Но и её я всё же нацепила. Иначе никак не скрыть своё уродство.

– Одевайся, – приказала новая начальница, когда я заявилась на работу.

Выдала мне белую форму, шапочку, под которую убирали волосы, и жёлтую бирку с моим именем. Точнее, чужим, но им об этом знать необязательно.

– Жёлтая бирка даёт тебе право проходить в помещения на этом этаже, – сообщает Валентина Михайловна. – Оставшиеся этажи для тебя закрыты.

С недоумением слушаю её.

– Как так? – хмурюсь.

– У каждого работника есть свой уровень доступа. В зависимости от того, какие этажи обслуживают. У нас самый низкий уровень. Первый этаж.

Как тут всё хитроумно устроено. Надо засунуть свой нос на каждый этаж.

То, что нельзя было сложить в посудомоечную машину, пришлось мыть руками. А затем полировать, начищая до блеска.

Нелли несколько раз заглядывала в мою каморку. Проверяла. По глазам видела, что в её голове зреет план. Даже любопытно, какую подлянку её умишко способен придумать для меня.

В обед сбегала в ближайшую дешёвую парикмахерскую и попросила сбрить волосы машинкой. Мастер хотела оставить длину больше. Но я не пошла на уступки и вышла оттуда с ёжиком на голове. Поняла вдруг, что без волос стало гораздо холоднее, и вновь залезла под шапку. Провела ладонью по волосам. Удивительно, но ощущения были приятными. Словно глажу бархат.