Ольга Дашкова - Моя чужая женщина

– Ver thik, her ek kom! – прокричала громко, но он даже не шевельнулся, лишь улыбнулся кончиком губ. – Ты понял, что я сказала?

– В моих глазах много глупости?

– В твоих глазах то, что мне не нравится.

– Берегись, я иду! – Ответил, не переставая меня изучать, как забавного, сидящего напротив зверька, удивляясь тому, что он умеет говорить.

Удивил, но то, что он знает боевой клич викингов, еще ничего не значит.

– Так что, я мент?

– Нет, ты хуже.

Я помню, как вот такие же дяденьки приезжали к нам в детский дом по выходным с гостинцами и подарками, помогая и радуя несчастных сироток. А они, в свою очередь, помогали им воплотить в жизнь некоторые их фантазии.

Хочу курить, начинает раскалываться от боли голова.

Теряю к мужчине интерес, отворачиваюсь, распущенные волосы падают на лицо, резинку потеряла еще утром, в одной тоненькой курточке начинает знобить. Хочу уйти отсюда, задерживать меня не имели никакого права.

– Чем же? Чем я хуже?

– Я не понимаю, тебе поговорить не с кем? Вызови любую проститутку, она расскажет столько баек, что заслушаешься. О своей нелегкой доле и паскудной жизни, даже слезу пустишь.

– Хочу послушать твои. Ты проститутка?

– Мои не такие интересные. А похожа?

– На вокзале ты была со своими подругами, а еще раньше тебя видели в баре, что ты там делала?

Черт, откуда он все знает?

– А что делают в барах? Отдыхала, выпивала со своим парнем.

– И где он сейчас?

– Не знаю, наверное, в обезьяннике.

Закидываю ногу на ногу, скрещиваю руки на груди, моя защитная реакция от всего мира, проще, конечно, было давно утопиться, но умирать страшно, а жить еще страшнее, но приходится.

От него приятно пахнет, дорого. Весь воздух пропитан парфюмом, белая рубашка, черное полупальто, смотрю на часы и обувь. Дорогой мужик, очень дорогой, у Никифорова есть такие же часы, этой же фирмы, я знаю их цену.

– Я могу курить?

Легкий кивок одобрения, от его взгляда не закрыться, это начинает напрягать. Не понимаю, что ему от меня надо. Достав из кармана куртки сигареты, прикурила, жадно затягиваясь полными легкими, вкус ментола оседает на губах, облизываю их, выпуская медленно перед собой дым.

Я на самом деле была в баре, но я там работаю неофициально, без отметки в трудовой книжке, которой у меня никогда не было, без паспорта и каких-либо документов. У меня вообще нет ничего и никого в этом городе, даже телефона.

– Как тебя зовут?

– Маша.

– Врешь.

– Я устала, можно мне пойти уже? Меня парень дома ждет, волнуется, наверное.

Так забавно и непривычно звучит моя фантазия про парня, но приятно думать, что он у меня есть. Моего возраста – лет так двадцати пяти, уверенный, с планами на жизнь и амбициями, с будущим. Но увы, у меня такого нет.

– Как зовут парня? Можно?

Мужчина показывает на сигареты, толкаю к нему пачку. Он закуривает, красивые пальцы, легкий прищур от дыма, выпускает его в потолок.

– Жуткая дрянь.

– Согласна.

– Так как зовут твоего парня?

– Костя.

Никифоров бы описался от счастья, узнай, что он мой парень.

Смотрим друг на друга и курим. Интересная у нас игра, только вот мне не понять ее правила. Бар «Пробка», в котором я работаю барменом, собирает по вечерам разную публику, кто случайно хоть раз туда попадает, обязательно возвращается. Я вот я осталась совсем.

Вечер пятницы многолюдно, я разливаю светлое нефильтрованное, «Б-12» и «Отвертку», реже «Секс на пляже», накачанный парень в облегающей футболке подкатывает, делая нелепые комплименты и мешая работать.

Прекрасный вечер, который я уже успела полюбить, потому что он пах не только крабовыми кольцами, но и моей свободой, омрачили парни в бронежилетах с автоматами.

Я успела лишь выйти через черный ход на улицу, поймать такси, уехать на вокзал. А уже там две сучки, путаны малолетние, устроили скандал и драку, толкнули меня, я ответила грубо, и пошла массовка.

Ментам пришлось разнимать, нас троих погрузили и привезли в отделение, да не в какое-нибудь, а центральное.

Зря я орала на все отделение и качала права, ой зря. Вот именно тогда-то я и попалась на глаза троим мужчинам. Просто не РОВД, а шапито, сука, и почему мне везет как утопленнику?

Один из них, что сейчас сидит напротив меня и думает, что со мной делать, и приказал посадить в комнату и не трогать. Хотела бы я посмотреть, как меня бы начали трогать.

– А теперь послушай меня, девочка.

Его взгляд изменился – холодный, колючий, голос становится низким, я даже придвинулась снова ближе, но больше от любопытства.

– Ну-ка?

– Послушай меня и сделай правильные выводы. А когда сделаешь, то расскажешь, как, сколько и у кого вы брали наркоту, которой торговали в том сраном баре. Потому что я не позволю, чтоб в моем городе кто-то что-то делал без моего ведома.

Твою же мать! Черт! Черт! Черт!

Это что, у меня такая карма хреновая, что мне в жизни попадаются лишь ее хозяева?

Покровский

– Ты меня услышала? Или повторить?

Не свожу взгляда с девушки, а она, наоборот, морщится и отворачивается в сторону, качая головой, словно сожалея о чем-то. У нее очень красивые волосы – цвета темной меди, длинные, волнистые, именно они и зацепили, когда увидел ее сегодня.

Не пойму, почему сам, лично трачу на нее свое время? Надо бы отдать ее Сёмину, пусть прессует и вытаскивает информацию, он любит это делать.

– Хочешь, чтоб с тобой поговорил кто-то другой?

Повторяю еще раз, хотя не имею такой привычки. Как она сказала, ее зовут – Маша? Из нее Маша как из меня Ваня.

Соврала, в глаза глядя, соврала, значит, будет врать и дальше. Увидел ее вечером, когда спускались на первый этаж с Шумиловым и Тимуром, какая-то девица поливала отборным матом сержанта, как пыталась вырваться из его рук.

Вся в черной коже, каблуки, я бы и сам принял ее за путану, но дорогую очень, такие на вокзалах стоять не будут, таких привозят в загородные дома. При ней не было ничего – ни документов, ни телефона, лишь сигареты, зажигалка и немного наличных денег и связка ключей.

Один из оперативников узнал ее, была в баре, на который готовился рейд по наркотикам. Но патруль с вокзала она разукрасила, конечно, красиво, все рожи исцарапанные, вот же дикая кошка, нет, не кошка – лиса, хитрая и наглая.

– Хорошо, признаюсь, я соврала.

Непроизвольно сжимаю кулак, внутри тоже все сжимается в предчувствии. Нет, сука, нет, если она действительно распространяет наркотики, то, сука, я уже не знаю, куда катится этот мир.

Поворачивается, убирает назад волосы, они явно ей мешают, ведет одной рукой по шее, цепляя пальцами тонкую золотую цепочку, трогает крестик. У нее странные глаза, непонятный цвет – цвет густого серо-голубого тумана.