Ольга Дашкова - Моя чужая женщина

Подумал об этом, и так противно стало.

Нет, я много что и кого видал за свои сорок два года: передозировки, ломки, мольбу о дозе – я знаю, какое это дно, так двое моих друзей по молодости ушли. Но в то, что эта красивая молодая девушка – такая, глядя на нее, верить отказываешься.

– Ты бездомная? Доза нужна, да?

Долго не отвечает, только смотрит, плотно сжав губы, водитель ждет, в салоне тепло, но я вижу, как она дрожит. Минуту назад она шутила, а сейчас совсем другая, не спорит, не хамит. Что такого я сказал?

– Луговая шесть.

Господи, до боли знакомые адреса, Луговая восемь – малосемейка напротив шестого дома, дом, где я вырос, – тот самый гадюшник.

– Тихон Ильич? – Вадим поворачивается ко мне, сам выруливая со стоянки клиники.

– Ты слышал адрес?

– Да.

Дорога по пустым ночным улицам занимает двадцать минут, все это время Арина смотрит в окно, я не лезу к ней, самому надо подумать. Я должен знать, кто она такая и что здесь делает, если привезла груз, будет наказана, как все, кто захочет утопить город в дури.

– Пригласишь?

Не отвечает, просто выходит и идет к обшарпанной двери подъезда, она не закрыта и, конечно, без домофона, я иду следом, Вадим за мной. Вонь и обшарпанные стены, грязная лестница, в таких местах ничего не меняется и никогда не изменится.

Такие места нужно ровнять с землей или сжигать. Из детей, что родятся и вырастают здесь, не выходит ничего хорошего, я не исключение, моя жизнь лишь кажется беззаботной и красивой.

На лестничном пролете между третьим и четвертым этажами лежит тело, вонь от спящего бомжа смешалась с помоями и становится еще более невыносимой.

Квартира номер тридцать пять, замок ради приличия, темный коридор, Арина бросает ключи на старое трюмо, не включив свет, идет дальше, слышно, как льется вода, и я нахожу девушку на маленькой кухне. Она пьет воду прямо из чайника.

– Тебе плохо?

Снова не отвечает, включаю свет, слишком яркая лампочка освещает убогую обстановку. Потертый стол, две табуретки, пожелтевшая тюль на окне, еще один стол, шкаф и мойка, старый холодильник рычит как раненый зверь.

Сколько себя помню, у всех обитателей этих домов такая же мебель, значит, ничего не изменилось за двадцать пять лет, как я ушел и поклялся больше не возвращаться никогда.

Вот, вернулся, получается.

Арина обходит меня, позади топчется Вадим, девушка идет в другую комнату, я за ней. Она перетряхивает постель; низкий диван, плотные шторы на окне, ну, парня тут нет точно. Находит таблетки, глотает не запивая.

Чувствую себя паршивей некуда. Пока ехали, думал о ней черт-те что, наркоманка, проститутка, барыга наркотой, ничего хорошего не ждал, даже самому противно было убедиться, что она такая.

– Тебе плохо?

– Мне нормально. Ты хотел посмотреть, где я живу, и найти что-то определенное? Сделай это по-быстрому, я правда устала,– голос тихий.

Снимает куртку, кидает ее на кресло, не смущаясь нас с Вадимом, в ту же сторону летит майка, она без белья. Резинка падает с волос, они рассыпаются по спине, всю правую руку до плеча с переходом на грудь покрывает татуировка.

Стебли с острыми шипами черными чернилами и редкие бутоны цветов с алыми брызгами на них. Я не любитель такого художества у девушек, но ей идет, красиво очень.

Небольшая грудь с острыми ярко-розовыми сосками на бледной коже. Арина, также молча, надевает футболку, разувается. Она у себя дома, ее ничего не смущает, даже двое посторонних мужчин.

– Обыск отменяется? – спрашивает устало. – Вы начинайте, вдруг чего найдете, Тихон Ильич. Или хозяину города впадлу делать это самому?

В словах столько яда, а в глазах – ненависти, что можно захлебнуться. Становится все интересней узнать, кто она такая.

– Нет? Тогда вы знаете, где дверь.

Арина

– Чего ты плачешь?

– Страшно.

– И ни капельки, смотри, я же не плачу.

– Ты большой.

– И ты большая.

– Нет, я маленькая, я хочу домой. Хочу к маме.

– Малая, ну не реви. Нет у нас больше дома и мамы нет.

Резко просыпаюсь, лицо мокрое от слез, открыв глаза, смотрю в потолок, он серый от времени и пыли, но все лучше, чем видеть эти повторяющиеся один за другим сны.

Артемка снится постоянно, когда должна случиться в моей жизни очередная жопа. А еще заплаканная девочка с растрепанными кудрявыми волосами, она трет кулачками глаза, шмыгает носом, просится домой к маме.

Слишком светло. Опять не задернула шторы, ненавижу яркое солнце, оно всегда говорит о том, что в этом мире не все так плохо, что есть свет, добро, любовь.

Любовь? Нет, не знаю, что это такое. И знать не хочу.

Повернувшись на бок, рассматривая свои ботинки, думаю, что надо завязывать ходить на каблуках и в обтягивающих вещах, это всегда лишнее внимание, но я ведь была на работе. Хотя разливание пива за барной стойкой работой я бы не назвала – так, хобби, увлечение.

Виссарион добрый мужик, надо сходить узнать, по какому поводу в баре вчера был кипиш, и парни в бронежилетах с автоматами всех укладывали мордой в пол. А, точно, рейд наркоконтроля, из разговора и вопросов того важного Тихона Ильича можно сделать именно такие выводы.

Клетчатый плед на старом кресле, на нем брошенные майка и куртка, а сверху бумажка.

Кто-то решил написать записку?

Помню, что вчера он был здесь, я, выпив таблетку, предложила ему поискать то зачем он пришел, а потом просто легла и заснула. Так бывает, анемия с детства, голова начала раскалываться, слабость, в общем, все «прелести», в этот момент ни до кого, хоть погром и пожар.

Тихон – интересное имя, ему идет. Значит, хозяин города, а это не очень хорошо, что я попала в круг его интересов. Интересно, что скажут мои отпечатки пальцев? Никифоров точно удалил их из базы, или меня ждут еще сюрпризы?

Сев на диване, потерла лицо, нашла резинку для волос под подушкой, собрала их в хвост. Так и заснула в штанах, словно бомж, да потому, где и как я живу, можно понять, что я такая и есть.

Встав, прочитала записку: «Будь дома. В пять приеду».

Смотрю на старые часы, стрелки показывают десять утра. Времени полно, но сама не знаю для чего.

Да, странный он, но понять можно, авторитетный человек, хочет, чтоб все было по его правилам, по одной простой причине: я на его территории и должна жить по его законам. Но мне ведь законы не писаны.

Долго принимала душ, а потом столько же разглядывала себя в зеркало. Слишком бледная, если не буду нормально питаться, снова начнут торчать кости, Никифоров так это не любил, а я все делала ему назло. Последние лет пять у меня некий смысл жизни сделать ему гадость.

Три разбитых машины, семь дебошей в ночных клубах и два – в его отделении, один случай был совсем жесткий, я тогда закрутила роман с одним мажором, нет, мы не спали, думала: вот пусть Константин Андреевич убедится, какая я дрянь, и отстанет.