Михаил Каюрин - 666 женщин Лешего

Фелиция поняла, что Леший прав, и не стала больше упорствовать. Она демонстративно надула губы, изобразив обиду, и замолчала, соображая, в какое русло перевести разговор.

Приняв обиду журналистки за чистую монету, Леший поспешил успокоить её.

– Ты не переживай. Живых медвежат я тебе обязательно покажу, – заверил он. – Как только окрепнешь и встанешь на ноги – сразу свожу в одно место. Там медведица с медвежатами выходит к реке, полюбуешься их забавами.

– Правда? – вырвалось у Фелиции с детской наивностью в голосе, и в её памяти тут же всплыла картинка из детства.

Давным-давно, будучи ещё девчонкой, она точно также, как сейчас, с большой надеждой и доверием заглядывала в добрые отцовские глаза, когда тот обещал исполнить её желание, и каждый раз спрашивала: «Правда? Точно-точно?»

– Я тебе обещаю, – ответил Леший, смутившись.

Заметив его смущение, Фелиция поймала себя на мысли, что с этого момента ей больше не нужно бояться этого человека.

Откуда-то из глубин сознания к ней пришло убеждение о полном доверии к нему, появилась уверенность, что Леший ни при каких обстоятельствах не причинит ей зла. Почему появилась такая уверенность – она не могла объяснить, но уже точно знала: он просто не способен на совершение злодеяний. Это чувствовалось по его поведению, покровительственному отношению к ней, отражалось во взгляде и улыбке, в озабоченности судьбой маленького медвежонка.

Леший сейчас предстал перед ней таким же чутким, добрым и внимательным, как её покойный отец.

Ей вдруг нестерпимо захотелось поделиться с ним своими воспоминаниями об отце, о его безграничном внимании и любви к ней, рассказать о детских шалостях и прощениях отцом, о первой несчастливой любви и о многом другом. Она готова была рассказать о мучивших её эпизодах своей жизни, которые постоянно держала в тайне и не предавала огласке. Даже Грому не положено было знать всей подноготной этих эпизодов. Поделиться сокровенным она могла позволить себе лишь с отцом, но, к сожалению, его давно уже не было в живых.

Фелиция считала себя сильной личностью, и поэтому никто из окружавших её людей не должен был знать о её слабостях. И вот теперь, как ей показалось, отшельник был самой подходящей кандидатурой после отца. Он жил вне общества. Доверяя ему свои тайны, она могла не переживать по поводу утечки информации.

Однако, чтобы быть откровенной с Лешим, ей нужно было избавить себя от сомнений в его порядочности, а значит, утвердиться в проявившихся ощущениях.

Собравшись с духом и глядя прямо в глаза Лешему, уже не таясь, она спросила:

– Для чего ты сегодня заговорил со мной о маньяке?

– А ты разве не поняла? – ответил Леший с улыбкой, не удивившись неожиданному вопросу, словно давно ждал его.

– Поняла, только не сразу, а немного позднее.

– И что ты поняла?

– Что передо мной настоящий маньяк, а вовсе не тот мнимый, который мог бы встретиться на моём пути, – заявила Фелиция, волнуясь.

– Очень смелое заявление для беззащитной женщины, – не сбрасывая улыбки с лица, сказал Леший.

– И этот маньяк не спешит надругаться надо мной, поскольку ещё не придумал более изощрённого способа истязания, чем все те, которым подверглись предыдущие 665 невинных жертв. Ему не хочется повторяться, потому что не произойдёт того сладострастного кайфа, ради которого он истязает свою жертву, а фантазии для нового сценария уже не хватает, – на одном дыхании закончила журналистка и с шумом вдохнула большой глоток воздуха.

– И совсем неожиданно, – добавил Леший. Его лицо оставалось совершенно спокойным, на нём не отражалось ни удивления, ни волнения, ни чувства досады. Он вёл себя так, будто речь сейчас шла не о нём вовсе, а о каком-то постороннем человеке.

– Откуда в твоей голове появилось число 665? – спросил он.

– В следственном комитете получила информацию, – не моргнув глазом, с вызовом соврала Сойкина. – Когда знакомилась с твоим уголовным делом.

– Не умеешь ты врать, Фиса, – сказал Леший. – От твоего неумелого вранья скоро все деревья вокруг увянут. Тебе не к лицу даже маленькая безобидная ложь. Нет никакого дела на меня и быть не может. И позволь напомнить тебе, незваная гостья, что брать чужие вещи без разрешения хозяина нехорошо. Разве не учили тебя в детстве правилам приличия?

– Учили. И поэтому я не позволила себе в твоём логове прикасаться к вещам, мне не принадлежащим, ясно?

– Ясно, но не понятно: каким образом моя тетрадь очутилась в твоих руках? Не сквозняком же сбросило её с полки и удачно положило в твои ладони? – съязвил Леший. – Я и не подозревал, что в моём жилище появился полтергейст.

– А тебе вовсе не к лицу паясничать, – отпарировала Сойкина. – Тетрадь упала на пол и раскрылась.

– Сама упала, сама раскрылась… бывает и же такое?

– Я нечаянно зацепила её клюкой. И вообще, я не намерена отчитываться перед маньяком о своих действиях.

– Вот что, уважаемая дамочка, – произнёс Леший сердито. – У меня нет никакого желания дальнейшего общения с тобой. Забирай-ка ты свои вещи и отправляйся обратно в палатку. Обвинители мне здесь не нужны.

– Как… в палатку? – в растерянности спросила Сойкина, не ожидая такого крутого поворота событий. – У меня же нога…

– Ты только что заявляла, что с клюкой пройдёшь сколько будет необходимо. Вот и шагай, до сумерек ещё долго, доковыляешь.

– Ты не можешь поступить так жестоко со мной! – в отчаянии заявила журналистка.

– Могу, Фиса, я же маньяк. Если ты не уйдёшь, я тебя порежу на куски, мясо посолю на зиму, кости отнесу полакомиться волкам, а мозгами полакомлюсь на завтрак сам. Уходи, пока я добрый.

Сойкина вскочила, подняла костыль и, опираясь на него, поплелась к дому. Прошагав с десяток метров, обернулась. Невозмутимый Леший продолжал сидеть у костра.

– Никуда я не пойду, – крикнула она решительно. – Пока не узнаю, кто ты есть на самом деле!

– Это твой ультиматум или последнее желание перед смертью?

Сойкина молча проделала обратный путь, остановилась напротив Лешего. Тот делал вид, будто не замечает её, поправляя прутиком догорающие в костре угли.

– О чём я еще могла подумать, прочитав имя Фелиция и порядковый номер жертвы Лешего? – спросила журналистка.

Леший поднял глаза, внимательно смотрел ей в лицо некоторое время. Не произнося ни слова, поднялся и направился в дом.

Оттуда он вышел с тремя толстыми канцелярскими книгами в руках. Подошёл к Сойкиной, положил их перед ней на землю.

– Что это? – поинтересовалась Фелиция.

– То, ради чего ты направлялась сюда.

Журналистка взяла одну из них, раскрыла, бегло прошлась взглядом по мелкому убористому почерку. Лицо её просияло.

– Спасибо, – проговорила она радостно. – Даже не прочитав того, что там написано, я знаю наперёд: ты, Леший, очень добрый и порядочный человек. Прошу прощения за своё поведение, остаюсь перед тобой в неоплатном долгу.