Дарьяна Калнаускене - Дневник разведчицы

В спортивном интернате мне никто не сказал, что мной недоволен. Одноклассницы были вежливы и добры. Мне помогали, дотошно объясняя, как надо заправлять кровать и куда ставить зубную щетку в общей умывальной. Я же, наивный ребёнок, делала пробежки, приседания и отжимания. Помнится, кто-то сказал, что скоро соревнования в Сильвине, и там решат, кто попадет в балтийскую сборную. Попасть в сборную было заветной мечтой любой ученицы, ведь это значило аплодисменты, большие стадионы и вожделенную заграницу, таинственную и недостижимую. К этому готовили всех нас, прекрасных юных дам, которых было человек под 100. Но стать счастливицами должны были несколько избранных. Впрочем, я об этом думала мало.

Помню солнечный день и контрольный забег, к которому все готовились так, словно решался исход Третьей мировой войны. Посмотреть на нас приехали большие люди, спортивное начальство из столицы! Помню суетливую разминку в спортзале, доброжелательные и ободряющие взгляды одноклассниц. До выхода остается минут 10, сижу в раздевалке, но симпатичная девчушка вдруг зовет меня в коридор. Спрашивает про свою тетрадку по математике: не видела ли я её? Конечно, я не видела. А тетрадку по балтийскому языку? Я лишь пожимаю плечами.

Возвращаюсь в раздевалку и открываю свой шкафчик, чтобы взять кеды. Но их нет! Заглядываю в соседние шкафчики, ищу под лавкой, перебираю вещи в ранце. Меня прошибает холодный пот. Смотрю на девочек испуганно и жалостливо, но ничем, кроме сочувствия, мне помочь не могут. Быть может, кто-то отнёс кеды на стадион? В панике мчусь к беговой дорожке в одних белых носках. Тренер смотрит злобно: "Дарьяна! Где обувь?". Но вот ко мне бегут одноклассницы. Моих кед не нашли, зато принесли мне другие, почти по размеру. Нет предела человеческому добру. Кидаюсь на лавку и срочно их натягиваю. Времени разбираться нет, мой черёд бежать. Сосредотачиваюсь, беру низкий старт. Рядом на старте мои соперницы, недвижимые, словно кресты на кладбище. Сердце стучит, мир вокруг замирает… "Три, два, один", и я бешено мчусь по красному гарию, обгоняя девочек и чувствуя, как стопам становится тепло и влажно.

Финишная ленточка рядом, в нескольких секундах, но ноги движутся всё медленнее. Соперницы вырываются вперед, а я лишь дохрамываю до финиша и сажусь на дорожку. Пальцы и стопы странно щиплют, и я не пойму, отчего так случилось. Через футбольное поле ко мне бежит наша врач, затем срывается тренер. С трибуны стадиона наблюдает горстка людей в пиджаках. Врач и тренер щупают пульс, задают вопросы, но я не знаю, что им ответить. Тренер поднимает меня и я из последних сил, собрав волю в кулак, хромаю на скамейку. Вместе с ним расшнуровываем кеды, осторожно тянем, снимаем. Из кед сыплются битые бутылочные стекла. Я начинаю рыдать. Тренер уходит, чтобы провести очередной забег.

Дело, конечно, не в национальности, ведь люди злы по природе, а дети – тем более. Вам, наверное, интересно, чем всё кончилось? Ничем. Тренер, врач и директор сделали вид, что ничего не случилось. Неделю я пролежала на кровати, иногда ковыляя в медпункт, чтобы сняли старые тампоны и вставили новые. Зелёнка, зелёнка, зелёнка. Мне повезло, что стекла не проникли глубоко и не пришлось делать операцию. Через неделю раны болели меньше, я даже стала спать по ночам. Не было ни расследования, ни наказания виновных. Меня тихо списали со счетов.

Я стала затравленным зверьком, маленьким и сгорбленным, но внутри меня поселилась животная злость. Неоткуда было ждать ни помощи, ни защиты. И, сидя на стадионной скамейке, я всё хотела, чтобы кто-то из одноклассниц меня задел, и тогда я смогла бы её убить. Но меня не трогали, и даже наоборот, стали ещё вежливее. Через пару недель приехала бабушка и забрала меня домой. Так окончился мой спорт.

Порой мне кажется, что я до сих пор боюсь наступить на стекло. Лет до сорока шрамы не болели, но сейчас, перед дождём, они ноют, изматывая нервы. Иногда думаю: где же теперь эти прекрасные девочки из интерната? Среди балтийских спортивных звёзд я за всю жизнь не увидела ни одной из них. Помнят ли они меня? Хотят ли прощения? Стыдно ли им сейчас? Когда люди что-то делают вместе, то и вина за содеянное – общая, а значит, ничья. Думаю, что не помнят, не хотят, не стыдно.

Вчера напилась с моим Робертом, с моим юным белобрысым попрыгунчиком. Дело даже до любви не дошло. Ночевала в общаге, утром пришла домой, а муж невозмутим, как Будда. Сидит и сосредоточенно копается в телефоне. Но ведь от меня до сих пор пахнет! Пускай взорвётся, обругает, оскорбит. Или хотя бы что-то спросит. Но ему всё равно, и я думаю, что равнодушие – самое изощрённое зло. Вчера опять ходил к своей молодой, обо мне не думает, и даже не пытается этого скрыть. Подлец, другого слова не найду. Не будь его мерзких измен, я была бы другой.

Впрочем, завтрак у нас вышел по-балтийски милым: ели яйца вкрутую, улыбались и делали друг другу комплименты. Идиллия! И тут Альфред прислал СМС: "Я на месте". Значит, ждёт на квартире. Не поехать нельзя, ведь лучше сгинуть, чем не выполнить приказ. "У Ляны ночевала, забыла косметичку, надо вернуться", – говорю. Муж молча улёгся на диван и включил телевизор. Вот и хорошо! Если ему всё равно, то мне тем более. Встречается он с молодой или нет – какое мне дело? Пусть оба летят в пропасть к чертям собачьим!

Взяла пару баночек пива, приехала к шефу. Альфред мрачный, взгляд у него тяжёлый. Руку положил на колено, словно плеть. На фоне оконного стекла его чёрный профиль согнут, будто переломлен пополам. Наверное, вчера тоже пил.

– Какие новости? – спрашивает, и чувствую, что в нём бродит злость.

– В пятницу виделась с Трубачёвым, были на концерте. Но пока ничего не выяснила, – говорю тихим голосом.

– Я о другом. Как у тебя дела с мужем?

– Я-то разведусь в любой момент, но ты всё равно женат, – продолжаю со смиренной интонацией. – Или ты хочешь иметь меня в качестве тренажёра? А что, очень удобно: потрахался с женой, потрахался со мной, вернулся к жене. Но пойми, я живой человек, мне больно.

– Я же тебе говорил, что не всё сразу, – пытается отмахнуться Альфред.

Но ведь не я начала этот разговор, не я. Чувствую, злость в нём начинает отступать.

– За всю жизнь у меня не было настоящего нормального мужчины. Первый муж пропал без вести, а второй оказался бездушный, как пень. Но я лишь работала и молчала. И теперь я думаю: ради чего это всё, Альфред? Чтобы всегда быть несчастной? Конечно, я тебя понимаю, старая женщина никому не нужна. Надо мной пользоваться, как половой тряпкой, а потом вышвырнуть, чтобы не портила вид.

– Ну.... что ты, нет, – смущается Альфред. Впрочем, смущение это совсем лёгкое.

– И теперь, когда я встретила своего единственного мужчину, он играет мной, как пешкой. Но я не пешка, любимый мой. Нам нечего скрывать, я перед тобой голая душой. Давай скажем прямо, что дело не только в твоей жене.