Алексей Авшеров - Жулик. Часть 2. СВ

‒ Он тебе нравится? – спросила Наташа.

– Кто?

– Как кто? Не хачик же – художник!

– Не знаю, – протянула я, когда поняла вопрос.

‒ Слушай, подруга! Ночевать он будет у нас. Я к своему иду, а они живут вместе. Потерпишь!

Дождавшись, когда пара ушла, Мане подсел ближе и, обняв за плечи, вкрадчиво прошептал:

– Надеюсь, мое присутствие вас не смутит, ‒ и с пафосом добавил: ‒ Я, как верный пес, буду охранять ваш покой и сон!

‒ Так и сделал? – съерничал я.

‒ Отбивалась – не помогло: настойчивым оказался. Утром стало все равно, с кем, и я отдалась! Знаю, поступила аморально, но затем полюбила его.

‒ С латыни мораль переводится как «традиция». Время идет, устои меняются. Что раньше считалось безнравственным, сейчас норма жизни, хотя порог искушения у всех разный.

‒ У меня его вообще нет! – она звонко рассмеялась. – Непонятно в кого. Родители заводские. Городок маленький, все на виду, и держали меня в строгости, как пример другим. Музыкальная школа, уроки, никакой личной жизни. Зато когда в Тверь учиться уехала, сразу же от невинности избавилась.

‒ Как так?

‒ Пошла на дискотеку. Одна. Девчонки нарасхват, а ко мне не подходит никто, только пялятся. Уже тогда пятый номер носила. Досада взяла, и я к дежурному менту пристала. Дома ему водки налила…

‒ И как?

‒ Ужасно! Когда он понял, что девка я, на грудь сдрочил. Измазал всю. Появился комплекс. Года два никого не подпускала, – Анель задумчиво посмотрела в окно. Улыбка на лице попутчицы исчезла. ‒ Я падшая женщина! – и она сделала большой глоток.

Ее история захватила меня, и я заметил:

– Судя по вам, падали вы, зная, куда и с кем!

‒ Не грубите! – злая гримаса исказила ее лицо, однако она быстро овладела собой. ‒ Хотите расскажу правду в обмен на возможную вашу помощь?!

‒ Окей!

‒ Я в бегах, и этот пароход – единственный шанс начать жизнь заново. Пятнадцать лет я прожила с влиятельным человеком из правительства. Он еще с Борей начинал. Фамилию не назову, она известна.

‒ Как попали туда? «Семья» посодействовала?

‒ Нет. Оказалась случайно, по протекции.

‒ В каком качестве?

‒ Как личный врач. Везде с ним с конца 90-х.

‒ Что же вас не устроило? Об этом мечтают миллионы женщин!

‒ Не жизнь, а иллюзия. Я давно не принадлежу себе. Много лет делаю то, что надо ему, еду туда, куда скажет он! Надеть не могу что хочется – все согласно протоколу или его прихоти. Первые годы хоть спали вместе, однако политика милого быстро «съела» и возраст тоже. Про секс забыла давно! Хотела уйти ‒ не пускает, и без охраны никуда. В старуху превратилась, один ботокс и выручает! – на ее глазах навернулись слезы.

‒ Про старуху вы загнули! А как выбрались?

‒ Готовилась долго. Выжидала, когда в Бочаров Ручей поедем, билет заранее купила, вещи в камере хранения спрятала и на шопинге сбежала.

‒ Дальше куда?

‒ В Европу.

‒ Не проще ли самолетом из Адлера?

‒ Перекроют аэропорт. Не выпустят. Остается морем. Он знает, что воды я боюсь больше всего на свете. Молю бога, чтобы не догадался.

‒ Крым же теперь тоже наш!

‒ Переберусь к хохлам, а там без проблем.

‒ У вас есть семья?

Она приложила платок к покрасневшему лицу:

‒ Семья – старенькие папа с мамой в Тульской глубинке, за ними соседи смотрят. Сын тоже врач.

‒ А жить в Европе есть на что?

‒ Есть, давление не даром мерила! Но хватит вопросов! И так много разболтала, напоили женщину! Давайте лучше музыку послушаем, – и она, вставив диск, нажала пульт. Раздалось аргентинское танго.

‒ Вы умеете танцевать это? – Анель лукаво посмотрела на меня. ‒ Могу показать движения!

Пока думал, она взяла мою руку и потянула с дивана. Представление о танго я имел слабое.

‒ Не волнуйтесь. В нашем дуэте главная я, а вы не забывайте передвигать ногами! ‒ Анель положила левую руку на мое плечо, и мы приготовились. Она повела, и я вынужденно пошел за ней.

‒ Молодец! ‒ она рассмеялась. ‒ А сейчас влево, вправо и снова влево.

Я выполнил и это. Ее движения вынуждали делать правильно. Повторив па, у нас получилось.

‒ Теперь promenade, ‒ партнерша сделала пару шагов и резко повернулась.

Наши взгляды встретились. Ее глаза, возбужденные музыкой и алкоголем, блестели. Вырез платья оголил ногу, Анель ловким движением обвила мою и, запрокинув голову, откинулась назад. Сохраняя равновесие, я обнял женщину. Бюст уперся мне в грудь. Помедлив, она резко выпрямилась и впилась в мои губы.

Насытившись поцелуем, Анель сказала:

– Проводите до каюты.

По коридору мы шли молча. Открыв дверь, она замешкалась.

‒ Спокойной ночи! – пожелал я.

‒ Бросаете беглянку? Забыли, что моря боюсь?

‒ Одиночества боитесь, ‒ и я прошел за ней.

Солнечные лучи, проникая сквозь оконные жалюзи, разбудили меня. Корабль сбавил ход и, неуклюже ворочаясь, заходил в порт. В утренней дымке угадывались очертания Ялты: дома, автомобили, рыбаки на пирсах. Я оделся и в дверях посмотрел на нее. Обняв подушку, по-детски поджав ногу, она безмятежно спала. Затертая временем бабочка, выколотая на левой ягодице, с трудом расправляла цветные крылья. Фобии, если и были, оставили ее в покое. Пароход причалил, подали трап, и я сошел на берег.

Ночное приключение забылось. Через год, в Париже, я оказался в Орсе. Повсюду бродили туристы. Не принятые в свое время, импрессионисты вызывали у публики интерес и восхищение. В зале, где обрела покой «Олимпия», толпился народ. Экскурсии сменяли друг друга, и, чтобы подойти ближе, я ждал паузу. От попытки увидеть что-то поверх голов меня отвлек приятный аромат духов. Картину рассматривали несколько женщин, и букет, несомненно, принадлежал одной из них. Маленькую брюнетку и сухощавую англичанку я отмел сразу: их образу не хватало романтики. Группа рослых скандинавок отпала по той же причине. Правее, в пол-оборота, стояла дама за сорок – скорее всего, хозяйка аромата. Бочком я протиснулся ближе. Запах, профиль и светлые волосы показались знакомыми. «Неужели она! – узнал я. – Надо подойти!», однако, воскресив в памяти свой уход «не прощаясь», передумал. Пока я сомневался, место у картины заняла новая группа, и фигура женщины, мелькнув в конце зала, скрылась в толпе. Она ушла, оставив после себя еле уловимый купаж ландыша и сирени от Dior.

Дождавшись очереди, я подошел к творению Мане и, перебрав в памяти события той ночи, так и не вспомнил ее сложное имя.

Прошло два года. Я уверенно обосновался в Европе и, путешествуя по Швейцарии, заехал в Монтре. Стоял чудесный октябрь. Окружающие горы покрылись легкой паутиной первого снега, а здесь, у озера, зеленели пальмы и цвели хризантемы. Туристический ажиотаж иссяк, и городок готовился стать унылым прибежищем обеспеченных пенсионеров. Я два дня болтался по городу. Выпил кофе в «Монтре-Палас», где жил Набоков, зашел к Фредди Меркьюри, а на следующий день отправился к Шильонскому замку, главной достопримечательности Монтре. Замок виднелся издалека, но дорога к нему, живописно петляющая вдоль озера, заняла больше часа.