Эдгар Чернов - Первая гроза

Когда к ней нагрянули чекисты и вывезли вещи Серёжи, многие соседи по коммуналке с интересом повылазили из своих «нор». Но Ксения Александровна не стала никому ничего объяснять. Нахмурилась и ушла к себе.

Один из чекистов предупредил, что это решение товарища Демидова, и что Серёжа вскоре даст о себе знать. Ей оставалось ждать.

– Не обижает он тебя? – спросила бабушка.

– Нет, – вздохнув, ответил Беляев. – Но на душе всё равно скверно. Квартира у него огромная. Как вся эта.

– Полковник НКВД ведь, – пожала плечами Ксения Александровна.

– Я там себя так неловко чувствую. Под землю хочу провалиться.

– Подождать надо. Время всё расставит, – Ксения Александровна накрыла ладонь парня своей, тёплой и сухой.

– Остаётся верить, что я ему надоем, – кивнул Беляев.

– Всё возможно. Люди разные, – говоря это, бабушка чувствовала, что лукавит.

Жизненный опыт научил её, что такие кадры, как Демидов, не отличаются легкомыслием и несерьёзностью. А ещё и возраст… Но нельзя было обрезать мальчику крылья, к тому же, может быть, этот чекист окажется исключением из правил?

Сергей посидел у родственницы ещё около получаса. Выходя из её комнаты, он столкнулся с долговязым физиком. Тот как-то странно улыбнулся Серёже и ничего не сказал. Впрочем, как обычно. Парень покосился на кухонный дверной проём. Судя по голосам, там были Галина Ивановна и Маша.

Хотелось поговорить с соседями, но он знал, что на голову посыпется ворох вопросов.

«Куда переехал? Зачем? А что за люди забирали твои вещи?».

Поэтому Сергей передумал забегать на кухню. Уже у двери он поцеловал бабушку в щёку, а та тихонько перекрестила его.

Беляев шёл по широкой улице, убрав руки в карманы синих брюк, и наслаждался майским воздухом. Вечер выдался прекрасным, нежным и лёгким, как облака. Сергей свернул на аллею и сердце в волнении сжалось: на лавочке, склонившись над книгой, сидела Лена.

Серёжа провёл ладонью по волосам и медленно приблизился к лавке. Остановился рядом и склонил голову набок.

– Привет.

Литвинова вздрогнула и перевела на сокурсника заинтересованный взгляд:

– Здравствуй, Серёж.

– Как дела?

– Хорошо, а твои?

– Неплохо. Что читаешь?

– Пушкина, – улыбнулась Лена.

До чего же открытая и милая у неё была улыбка! Беляев залюбовался. В эту секунду он явственно ощутил, что симпатизирует этой девушке. Безусловно, она ему нравится! И глупо это отрицать, глупо от этого бежать.

– Может, прогуляемся? – предложил он.

– С радостью, – Лена встала и, сунув книгу под мышку, пошла рядом с Сергеем.

Узкий, чуть лисий нос, медные волосы, бледная кожа, нежность сочетается с внутренним характером. Всё это завершало образ. Литвинова была какой-то… полноценной. По крайней мере, именно так подумал Беляев, рассматривая её профиль.

– Ты давно была в театре? – спросил Сергей.

– Месяца два назад. Ходили с сестрой на балет. А ты?

– Полгода как. Всё хочу, да не получается пока. Ты мороженое не желаешь? – заметив тележку мороженщика, поинтересовался студент.

– Можно, – с улыбкой ответила Лена.

Они ели эскимо и нога в ногу вышагивали по широкому проспекту. А потом осмелевший Сергей пригласил свою спутницу в кинотеатр. Она согласилась.

После сеанса Беляев посчитал своим долгом проводить Лену, но уже на остановке глянул на наручные часы и ужаснулся. Они показывали девять вечера! В голове вспылил наказ Демидова: «Чтобы был дома не позднее восьми».

Ужаснувшись, Сергей выпалил:

– Ты не обидишься, если я не буду тебя провожать? Просто… вспомнил, что кое-что должен был сделать, если не успе…

– Пустяки. Никто меня не съест, светло ещё, – мягко ответила студентка. – Беги, Серёж.

– Спасибо тебе, – облегчённо произнёс Беляев и помчался в другую сторону.

Майский вечер затихал, укутываясь в плед из лёгкой розоватой облачности. На угасающем небе осталась одинокая белая полоса от пролетевшего самолёта.

26 марта, 1950 год.

Шла лекция. Беляев не мог сконцентрироваться на словах преподавателя. Ночь прошла тревожно, ему снились всевозможные кошмары, сплетаясь в один рваный и фантасмагорический сюжет. А ещё он точно помнил, что во сне видел отца. Тот сидел за столом, ел гречневую кашу и всё время повторял: «Вкуснотища какая!».

Сергей помнил отца очень смутно. Всё, что от него осталось – пожелтевшая фотокарточка, хранившаяся в единственном семейном альбоме. Беляев точно не знал, за что был осуждён отец. Лет в двенадцать ему вдруг до ужаса захотелось выяснить, что случилось с родителем, но бабушка всегда уходила от ответа. Став чуть старше, он понял, что Ксения Александровна просто защищала его от ненужной, очень тяжёлой информации.

Сергей смотрел на сверстников и думал, что хочет жить так же, как и они. Но для этого необходимо отказаться от желания узнать, почему его отец, Алексей Стеклов, стал врагом народа. Беляев сам не знал, чего боялся больше: узнать, что тот действительно был врагом, предателем, и ощутить себя заклеймённым на всю жизнь, или посчитать случившееся жуткой несправедливостью, и страдать от того, что уже ничего не исправишь?

Поэтому в какой-то момент Сергей усилием воли запретил себе всяческие размышления об отце. Но иногда, лёжа без сна в холодной постели и глядя в темноту за оконными стёклами, заклеенными полосками бумаги крест-накрест, он ощущал, как ледяной ужас касается души, как будущее делается мутным, непонятным, как становится неимоверно страшно и грустно. И от того, что блокада Ленинграда всё ещё не прорвана, и от того, что образ отца всегда сидел там, на дне души, и от того, что война, казалось, никогда не закончится.

– Ты сам не свой, – заметил Юра, когда они после после пары пошли в столовую.

– Спал плохо, – потерев кулаками глаза, ответил Беляев.

– В выходные премьера фильма «Секретная миссия». Шпионский детектив, про нашу разведку, – в голосе Зотова ощущались восторженные нотки. – Идём?

– Ещё спрашиваешь, – улыбнулся Сергей. – Конечно.

– В «Искру»?

– Как всегда.

– Надо Сёмку позвать.

Друзья взяли по пирожку с капустой и стакану чая. Заняв один из столов шумной университетской столовой, они ели и болтали о всяких пустяках. Постепенно общение с Зотовым развеяло неприятную мрачность, сидевшую в душе после вчерашней встречи с полковником. Он даже подзабыл то, что в конце ужина, отвезя парня домой, Демидов сказал, что вскоре они снова встретятся, не уточняя ни дату, ни место.

Бессонная ночь позволяла студенту на все лады прокрутить в утомившемся мозгу одну и при этом главную мысль: «Что же будет дальше?». Сергей не очень представлял, что значит это «я теперь с ним». Как это выглядит? Что это подразумевает, кроме интимной близости, о которой Серёжа имел хоть какое-то представление? Беляев, конечно же, знал, что люди влюбляются, ходят на свидания, а потом женятся, создают ячейку процветающего советского общества. Но между ним и Демидовым были, казалось, сотня лет и ещё три тысячи лье. Он понятия не имел, кто этот человек, что у него на уме, чем он живёт, что любит, чем интересуется. Сергей знал о полковнике только его имя и фамилию, ну и, разумеется, звание. На этом всё. Поэтому теперь будущее виделось парню ещё более тревожным и мутным.