Юлия Смоленская - Мой швейцарский муж

Мы переписывались 12 лет. Майк обещал показать мне злосчастную Лорелею, ставшую причиной столь серьезных неприятностей на Рейне и мучившую многие поколения корабельщиков и студентов-германистов. Овеянная романтическими легендами «шепчущая скала» Лорелеи была как раз в часе езды от его квартиры. И случай представился самый благоприятный.

Майк исполнил свое обещание. По стечению обстоятельств окончив второй университет по направлению англистики, я, особо не готовясь, выиграла стипендию на проведение педагогического исследования в Германии. В преддипломной суете я просто отправила документы на конкурс, проводимый правительством Германии, и успешно забыла об этом. Каково же было мое удивление, когда через полгода, в августе, по почте вдруг пришел ответ, что в ноябре, как раз после всеобщей немецкой пивной эйфории Октоберфеста, я смогу начать свой проект в блистательном баварском Мюнхене!

Работать и проводить исследования мне предстояло в средневековом замке XV века, окруженном четырьмя угловыми башнями и оборонительным рвом. За свою многовековую историю замок сменил много благородных владельцев, служил предметом горячих споров, превращался в монастырскую больницу и даже дом престарелых, но при этом всегда стабильно едва сводил концы с концами, пока один из членов городского совета Мюнхена не определил его судьбу окончательно: была разработана концепция его устойчивого развития и использования. Споры о том, откуда на самом деле пошло его название и что оно точно означает, не прекратились по сей день, и доподлинно неизвестно, произошло ли название замка от слова «кровотечение» или от слова «цветение» на средневерхненемецком языке, сильно спутавшимся в те далекие времена со старобаварским говором. А может быть, все объяснялось еще проще, и название замка было связано с его потерявшимся в недрах истории первым владельцем голубых кровей? Но как бы там ни было, многострадальный замок приютил в своих крепких каменных стенах, обрамленных вечными деревянными балками, международную юношескую организацию, которая за семьдесят лет своего существования стала мировым центром детской и юношеской литературы.

К несокрушимому замку нежно прислонилось бочком, как спящая кошка к печке зимой, милое романтическое лебединое озеро, замерзшее и покрывшееся льдом как раз к моему приезду в ноябре, что давало мне прекрасный шанс обновить репертуар моих велосипедных трюков на льду на фоне этого средневекового величия, запертого в камне.

Массивный замок, погруженный в летаргический зимний сон спального района Мюнхена, ласково и приветливо встретил меня расслабленной международной атмосферой: первые знакомства и за́мковые разговоры с коллегами, спокойная работа над проектом под крепкий кофе, компьютер с бесплатным интернетом, неспешный корпоративный обед в ресторане у подмерзшей воды, много книг и свободного времени. Всего этого мне так недоставало в Москве, что я, как в омут, бросилась в прогулки, пешком и на велосипеде, по респектабельному благообразному провинциальному Мюнхену, скованному зимней прохладой, открывающемуся не каждому, а лишь «своим», тем, кто держится скромно, но с достоинством.

Все это составляло удивительный контраст в сравнении с моей стремительно закрученной московской спиралью жизнью. Мюнхен, разрезанный руслом прозрачного Изара на две части, я обошла и объехала вдоль и поперек уже за две недели; мне хотелось собрать его в себе воедино, как мозаичную картинку, разбросанную резвящимся ребенком. Мне хотелось втянуть, вобрать в себя атмосферу этого вольного города, вдохнуть его ноябрьскую строгость и выпить его хмельной дурман без остатка. Мюнхен окутал меня зимним ароматом спасительных теплых сосисок в тесте, которые я заглатывала каждый вечер, желая познать новое для меня чувство свободы, избавиться от зябкой сырости, которой пронизана каждая улочка города, и убежать от влаги, пробиравшей меня до костей.

Покорив центральную часть города, утонув в снежной перине ботанического сада, испытав прочность льда городских озер, прудов и ручейков, я с привычным московским размахом принялась было за поглощение окрестностей. Как вдруг меня выхватил из этой круговерти, которую я начала уже выстраивать по известному образу и подобию, голос бойкой Кристы, моего ангела-хранителя и координатора международных программ.

– Юлия, через неделю у нас Рождество. Ты поедешь домой на каникулы? – осторожно поинтересовалась Криста, возвращая меня в мечтательно-тягучую спокойную мюнхенскую реальность.

Я совсем не понимала, зачем мне в декабре возвращаться на две недели в слякотную Москву, да еще и на католическое Рождество. В этом было не больше смысла, чем если бы мне предложили в качестве вознаграждения за отличный отдых вернуться на суматошную работу. Криста пыталась объяснить мне, что в Мюнхене будет тихо, спокойно и безлюдно уже 24 декабря. Я искренне не понимала, о чем она говорит: Мюнхен и в ноябре уже был тих, спокоен и безлюден.

– Юлия, здесь, в замке, все будет закрыто, – бойкая Криста перешла от тонких намеков к реальности.

Майк вызвался спасти мое Рождество. Он пригласил меня на неделю к себе в Бонн. Мобильных телефонов тогда еще не было, и мне показалось странным, что он не написал мне своей адрес. Все эти годы я отправляла письма на его почтовый ящик до востребования. Мы должны были встретиться после 12 лет романтической переписки на вокзале Бонна у первого вагона.

И вот я на вокзале Бонна, вываливаюсь из поезда после многочасовой поездки, проделав ночью на перекладных по диагонали путь в половину Германии. Майк оказался высоким голубоглазым блондином 30 лет, реальность с поправкой на пару лет практически полностью совпадала с одной-единственной строгой фотографией, как на паспорт, которую он когда-то присылал мне в письме. К тому по-немецки аккуратному и безупречно выверенному письму была приложена самодельная открытка с трогательно засушенным цветком из промышленного Рурского региона или южной части Тевтобургского леса и ароматом мужских духов, не выветрившихся даже за две недели, пока письмо путешествовало от Бонна до Москвы. Об этом незамысловатом, но трогательном растении, тревожившем мои ночные сны, напоминал лишь нежный, почти подростковый пушок на пухлых розоватых щеках Майка.

– Юлия, доброе утро, почему у тебя такая странная куртка? Так в Мюнхене все ходят? Или ты уже так хорошо понимаешь баварцев, что говоришь не Мюнхен, а Минга? – сказал Майк, широко улыбнувшись и пожав мне руку.

За мои 25 лет никто никогда не задавал мне вопросов по поводу моей одежды. Кроме того, на мне была самая обыкновенная удобная спортивная куртка, которую мне выдала координатор международных программ Криста. И эта неброская куртка, по моему мнению, неплохо подходила для поездки в Бонн. Таких спортивных курток в Мюнхене действительно тысячи; бойкая Криста, мой ангел-хранитель, подобрала ее для меня, чтобы спасти от назойливых мюнхенских иностранцев, желавших познакомиться со мной во время моих вечерних прогулок.