Юлия Смоленская - Мой швейцарский муж

– Юлия, чему ты удивляешься? У нас должен быть план. Ведь на Рождество и Сильвестр [3] Сильвестром называют в Германии Новый год. Праздник получил свое название в честь папы Римского, святого Сильвестра I, день памяти которого приходится на 31 декабря. (Прим. ред.) почти все закрыто. Я составил план с учетом того, когда что работает, чтобы ты могла посмотреть за эту неделю как можно больше. Мы должны все успеть, – настойчиво и не допуская возражений, объяснил мне Майк.

Я поняла и должна была принять и признать, что свобода и экспромт не предусмотрены и что это действительно лучшее для меня. Седой эльф Грегор весело балаганил на своем рипуарском кёльнском или некёльнском диалекте, его мимика и выражение лица наполняли все его тело движением, руки ни на секунду не останавливались, он расходился все больше в потоке речи и выходил из берегов, как батюшка-Рейн в зимнее половодье. Казалось, что поток его диалектально окрашенного и эмоционального говора, движимый неведомой природной силой прибывающей воды, может снести все, что стоит на его пути. Мне оставалось лишь застенчиво улыбаться и кивать в знак понимания. Иногда мне даже казалось, что я понимаю самую суть этого бурного и кипящего речью человека с натруженными рабочими руками и горячим пульсирующим темпераментом. Но, внезапно возникнув, это чувство сразу же бесследно исчезало, оставив меня в полном смятении: я серьезно задумалась о своей профнепригодности и лингвистической тупости.

Худощавая Матильда с большими грустными глазами молчала, не оставляя мне никакого шанса для лингвистического анализа, встроенного по умолчанию в мой мозг за долгие годы учебы в университетах.

В Сочельник, 24 декабря, мы с низкого старта обошли семь церквей в Бонне, где полным ходом шли приготовления к вечерним рождественским службам. Следующий день, 25 декабря, стал еще более плодотворным: мы успели посмотреть уже одиннадцать церквей разных религиозных направлений в Кёльне. Кёльнский собор был закрыт.

– Юлия, тебе интересно? – поинтересовался Майк. – Тебе должно быть интересно! Я знаю, что русские всегда показывают туристам только церкви и монастыри.

Затем, 26 декабря мы обошли Музей современного искусства, Рейнский краеведческий музей и Немецкий музей. Кёльнский собор был закрыт.

А 27 декабря открылся Музей Бетховена, и мы должны были попасть туда на концерт. 28 декабря мы снова расширили географию в Кёльне. Кёльнский собор был закрыт. Но мы попали в Музей Людвига и в Римско-Германский музей. Объем моей оперативной памяти неумолимо таял, как только что выпавший снег под робкими лучами солнца. 29 декабря по плану был Немецкий музей спорта и Олимпийских игр и Музей прикладного искусства. Кёльнский собор был закрыт.

На следуюший день, 30 декабря мы были в Музее средневековых пыток, расположенном в одной из толстостенных крепостей на берегу Рейна. В этот же день мы успели добраться до скалы Лорелеи. Кёльнский собор был закрыт.

Мои вечера спасал Грегор, научивший меня играть в волшебные рейнские настольные игры-квесты за бокалом вина. Мне все чаще казалось, что я понимаю его исключительно интуитивно, искорками прозрения. Это не имело к словам никакого отношения. Я ухватывала его мысль, еще не до конца принявшую словесные очертания, прямо из воздуха. Тот факт, что он не понимает обычный немецкий язык, казалось, вообще не волновал Грегора. Ему это было не нужно. Он прекрасно обходился без этого знания. Оно скорее помешало бы, если бы ему вдруг пришлось запихивать свою бурляще-журчащую речь в строгий официальный немецкий.

На 31 декабря Майк приготовил для меня прощальный рейнский сюрприз. Новый год, или день святого Сильвестра, в Германии отмечают без особого размаха, но только не в Кёльне. К вечеру мы приехали на знаменитый мост Гогенцоллернов, который вместе с Кёльнским собором является визитной карточкой города. Кёльнский собор был закрыт.

Майк заговорщицки молчал. Было уже 10 часов вечера. Народу все прибавлялось. Уже шагу некуда было ступить. Мы оказались плотно прижаты к железным, дребезжащим от движения поездов перилам великого кайзеровского моста. Толпа шумела в ожидании.

– Майк, а почему тут скопилось так много теплоходов? Почему они стоят плотными рядами? Почему так тесно прижались друг к другу? – спросила я.

Гул поездов нарастал, и разноголосый гомон толпы усиливался. Кто-то громко кричал, кто-то уже облил кого-то пивом или глинтвейном, кто-то больно наступил мне на ногу, кто-то пихался, нас все сильнее прижимало к холодному поручню моста, жесткая конструкция которого мощным железным поясом крепко-накрепко схватила и туго затянула волнующийся новогодний Кёльн.

А немного ниже, чуть ли не по всей обозримой длине спокойного и могучего Рейна, по обе стороны от моста Гогенцоллернов, пришедшего в трепетное волнение от многих сотен колес и ног, спокойно угнездились роскошные белокрылые суда, сомкнув крылья, словно прекрасные статные лебеди после полета по водной глади. Элегантные рестораны на палубах теплоходов надежно спрятали своих счастливых пассажиров за затейливой драпировкой стильных штор и тюля. Приглушенный свет изящных светильников, вазочки с цветами и свечами на столах, канделябры под старину на стенах, полукруглые диванчики перед зоной для вечерних танцев, изящный рояль и ужин, который уже начали подавать, – все это будоражило мое сознание. Панорамные окна кают с французскими балконами и темные полутона еле различимых чужому глазу фигурок людей, держащихся за руки или стоящих в обнимку перед полузеркальными поручнями палуб, открывали моему взгляду некий существенный контраст: начала этого новогоднего действа можно было бы ожидать и по-другому…

– Юлия, а это наши состоятельные южные соседи-швейцарцы! Они всегда приезжают к нам на Сильвестр в таком количестве на теплоходах, чтобы посмотреть на наш…

Слова Майка внезапно растворились в безудержном громе, который вдруг оглушающими раскатами разразился по всему пространству Кёльна! Отдаленные и близкие пушечные выстрелы пронзили мое тело одновременно снаружи и изнутри. Било десять вечера, и темный небесный купол, предательски проткнутый готическими шпилями 157-метрового Кёльнского собора, заиграл всеми возможными цветами. Молчаливый величественный свидетель немецкой истории расцвел в праздничном огне. Разноцветные брызги огненных фонтанов отражались в речной глади Рейна, в панорамных окнах теплоходов, огни фонарей слились со вспышками искр салюта. Огненный дождь полился на нас со всех сторон. Буйство пляски огня на небесном своде перекинулось на бурлящую толпу. Мое тело было вдавлено в мост разгулявшимся бесшабашно безумствующим людским потоком.