Ричард Брук - Созвездие разбитых сердец

Мария выложила гренки на сковородку, залила взбитыми яйцами, вернулась к столу и села напротив Бердянского:

– Ты же меня ни о чем не спрашивал, Паша… а Войновский спрашивал.

Павел покраснел, вызывающе встряхнул головой и, стиснув руки Марии, упрямо повторил:

– Я хочу знать, кто ты!.. Ты же теперь моя Невеста… а я-Леонардо… значит, имею право знать все!

Марии мучительно захотелось спросить – читал ли он до конца «Кровавую свадьбу»?.. – но душа против воли растворилась в счастье, от того, что он называл ее Невестой и видел не просто любовницей – партнершей на сцене…

***

Эдуард Витольдович Вишняускас подъезжал к театру, когда на его сотовый пришел звонок от Павла Бердянского (занесенного в список контактов под игривым прозвищем Чюбчик Кучерявый – именно так, через «ю»).

– Фишняускас у аппараааттта – церемонно растягивая буквы, ответил он на вызов. – Слууушаю тебья, Паффлуууша.

– Здраааавствуй Ээээддичка, мон шееер. – в тон ему ответил Бердянский, искусно сымитировав высокий и несколько манерный голос Вишняускаса, и тут же, что называется, «взял быка за рога»:

– Ты меня ооочень обяжешь, отпустив сегодня Марию Лазич на целый день. Пусть Файка за нее смену отработает, она все равно свой дурацкий институт прогуливает постоянно.

– Лааааазич? – повторил Эдуард с неудовольствием: эта девица не понравилась ему с первого взгляда, и с первого своего появления в театре создавала вокруг себя конфликтную обстановку и напряженную атмосферу. Не говоря уж о проблемах дисциплины, постоянных опозданиях и рассеянности.

– А пошщемууу я тооолжен ее отпустит, Пааафел? Файещька не робот, я ей тепер и так тооолжен сверхурооощные. Если Лааазич хочет ощередной отгул, пуууст пишет заяфление за свой щооот. И самааа за себья проосит.

– Эдичка, мне кажется, ты меня плохо расслышал. – Бердянский свернул любезный тон и заговорил жестко и четко:

– Я же сказал, что Ты Меня Ооочень Обяжешь, уловил? Если нет, перефразирую – я буду тебе должен. Этого довольно, чтобы ты больше не лез со своими дурацкими бюрократическими вопросами и сделал, как сказано?

Вишняускас сентиментально вздохнул: у Бердянского был прекрасный голос, а когда он сердился, тембр приобретал особые агрессивные обертона, и становился сексуально-неотразим… от звуков этого голоса, поющего эмоциональную серенаду или трагическую арию, впечатлительные дамочки в партере бились в экстазе… и Эдик, общем-то, каждый раз был недалек. Так что отказывать Чюбчику, когда он о чем-то просил, было сложно – и он бы не отказал, если бы речь не шла об этой мерзкой Лазич! Вишняускасу хотелось вредничать, и он решил поторговаться:

– Оххх, Пааффлуууша… и что же именно ты мне бууудешь тооолжен? Я фед тебья знаааю: пообесчаешь, а потом обмаааанешь… кстати, ты пооомнишь, что сегодня ф одиннадцат у тебья реппетиция?

– Помню, не беспокойся. Но вот не припомню, чтобы я хоть раз тебя обманывал. Ты что ли бухал с утра или просто не проспался? – Бердянский, зная манеру этого голубка тянуть кота за яйца, только вздохнул и приготовился к позиционному торгу.

– А я пооомню. Ты обесчааал мне приглашеннииие на показ в Театр моооды… то сих пооор его жду, – с обидой высказал Эдик. – И есчо ты обесчааал познакооомить менья с Дениссом.

– Ох, вспомнила бабка, как дедкой была… – проворчал Бердянский, признав, что да, было дело, еще на новогодней вечеринке он и правда сболтнул Эдику о том, что может добыть контрамарку на шоу-показ к Юдашкину. Но это было возможно, пока он крутил шуры-муры с Надькой Мухой, одной из самых красивых тамошних манекенщиц… Да и Денис, тот двухметровый блондин, на которого похотливый чухонец положил глаз, был знаком с Павлом именно через нее, и не сказать, чтобы близко.

– Ладно, добуду тебе местечко в первом ряду, только чур слюнями на пол не капать и стояком не светить, а то позору с тобой потом не оберешься…

– Фууу, Пааааша, эттто былооо ошшен грууубо…

– Зато правда! Ну а с твоей голубо… глазой мечтой сам познакомишься, он парень простой, без понтов. Правда, учти, братан, что у него уже есть спонсор… такой, в малиновом пиджачке и с голдой на толстой-претолстой шее… Так что не уверен, что Дениска на тебя польстится… или что его бойфренд не прикажет тебя мелко нарубить и пустить на колбаски-гриль.

Тут в трубке что-то зашуршало, и Эдуарду почудилось, будто он слышит голос Лазич, которая что-то тихо выговаривает своему новоиспеченному любовничку. Он не упустил свой шанс и мстительно зарядил:

– А у тебья-то самого что за дела с эттой Лаааазич? Между прооочим, я слышал, что она спит с Петренко… гофорят, они уже тва года сожителстфуют, и что этто Петренко ее пристроил ф театр, чтоб она ффсегда была при нем. Паша, Паша… разффее ты сам не фидишь, эта деффица – корыстная стерффа, шлюха каких поискат? Типииичная подстииилка, я таких ффидел много у нас на курортах…

– Таааак, Эдичка… – голос Павла налился нотами настоящего гнева – аж динамик в трубке завибрировал – Если ты, педрила чухонский, еще раз откроешь свой поганый рот и позволишь себе такое сказануть про Марию – мне или хоть кому еще – я тебя так отделаю, что ты весь следующий год будешь лечиться на твоих сраных прибалтийских курортах! Уяснил?

«Ого… кажетца тепер мне все яяяссснооо с эттими двумья!» – Вишняускас злорадно улыбнулся – он уже знал, какую сплетню пустит сегодня, вот прямо сейчас, гулять по театральным коридорам, а вслух сказал вполне кротко:

– Исффини, Павлууууша, пыл не праффф. Хорошо, отпускаю Мариию на сефодня, как-нибуд спраффимса без нее.

Павел не стал его особенно благодарить – принял как должное, баловень судьбы – и отключился.

Эдик припарковал машину возле театра, взглянул в зеркало, поправил волосы, галстук… и поспешил в свою вотчину, в кафе, где ранние пташки из актерской братии уже собирались на завтрак. Вот они сейчас накинутся на свежую, с пылу – с жару, сплетню.

***

На одиннадцать утра был назначена репетиция «Двух королей» – вольной интерпретации «Одесских рассказов» Бабеля и городского фольклора, в постановке Антона Войновского. Худрук первоначально пришел в ужас от идеи режиссера сотворить на сцене столичного театра «бродвейский мюзикл с одесским акцентом», какую-то немыслимую фантасмагорию про доброго и милого еврейского мальчика Беню, вдруг открывшего в себе «второе я», Мишку Япончика, превратившего Беню сперва в благородного разбойника, а потом – революционера-мученика, апостола новой веры.

Но у дерзкого замысла нашлись свои сторонники, нашлись даже меценаты-американцы, заинтересованные в покупке франшизы, так что Антон получил «добро» на постановку. В результате никто не прогадал: готовый спектакль произвел сенсацию в театральной Москве, премьера стала началом большой режиссерской славы Войновского и стремительного взлета актеров, занятых в главных ролях. Постановка окупила себя в рекордно короткий срок, на второй год взяла главный театральный приз Москвы – «Золотую маску», и приносила устойчивую прибыль вот уже три года подряд. «Два короля» игрались по крайней мере два-три раза в месяц, и зал неизменно был полон…