Виктория Падалица - Алекс: восхождение дьявола

Отец не изменится уже никогда, слишком окостенел его примитивный пропитый и прогулянный разум. Но это не мешает ему быть невероятно принципиальным и требовать невозможного от всех-всех, а в особенности, от меня. Только вот он права не имеет требовать от меня что-либо.

Мое сознание и восприятие всего, кто и что меня окружает, начало ломаться еще с раннего детства, когда я, не понимая, почему у меня есть отец, но живет он в другом доме, с другой женщиной, а не с моей мамой, воспитывает Линду, мою сестру наполовину, а я живу с мамой, которая страдает от одиночества и ощущения ненужности. Я всегда жил с мамой, отец приходил к нам поначалу раз в неделю и подолгу заседал в гостях.

После того, как мне исполнилось четырнадцать лет, в мой трудный возрастной период, я стал видеть отца еще реже. А причина тому была довольно проста и очевидна: у отца родилась вторая дочь от жены Пенни.

А что я? Ну а я, собственно, отошел для него даже не на второй, а на третий план, если не дальше. Я автоматически стал отцу не нужен, хоть и был первым и единственным его сыном.

Чувствовал я сердцем, что не нужен. И мама моя эту правду чувствовала, но не хотела обижать меня, а потому убеждала, что я не прав и что отец меня любит больше всех его детей, потому что я первый и единственный его ребенок, зачатый в любви, а не в браке по расчету, как со всеми последующими.

Несмотря на мамины пламенные речи, на практике дела обстояли не так радужно, и кичиться собственной важностью из-за того, что я первенец и единственный наследник дела Норват, надеяться, что отец никогда не оставит меня, не было никакого смысла. Вернее, он был. Когда-то. Но постепенно этот смысл все отдалялся и отдалялся, пока стал для меня недосягаем.

Помнил отец о моем существовании после того времени, правда, недолго, и на том спасибо, что вообще не забыл, что у него сын имеется. После того, как обзавелся третьим ребенком, отец ушел в запой и загул на целый месяц. Его не было видно, не было слышно. Отец, сложно назвать его отцом за такое, даже пропустил мой день рождения. Настолько он был занят собственными развлечениями, что вспомнил о главном через неделю после праздника.

И то, лучше бы он не вспоминал… Пришел весь помятый и с перегаром, подарил что-то там несущественное, чтобы отделаться от меня и мамы, посидел несколько минут с нами, и уперся гулять снова.

Но могло же у нас с отцом быть все иначе, по-хорошему, по-человечески… Он ведь не безнадежен. Если бы не Пенни, женушка его законная, и не ее выродки-дочки, мы с мамой давно бы познали простое человеческое счастье, которого нам и впрямь не хватало. У нас была бы семья в обычном смысле этого слова. Полноценная, настоящая семья, как у всех. А не вот это все…

Правда, отец намеревался разводиться за год до рождения второй дочери, и мы с мамой бескрайне обрадовались той новости, что он освободится от дебилки-жены Пенни и придет к нам, и тогда мы все заживем той самой полноценной семьей. А я, наконец-то, почувствую, что у меня действительно есть отец, а не его деньги. Почувствую его присутствие, его поддержку…

Но отец, к нашему с мамой превеликому огорчению, не развелся с женой Пенни.

Зависть и вседозволенность окончательно поселились в моей душе и сознании как раз тогда, когда отец, резко изменив свои планы, на которые мы с мамой так надеялись, совсем отдалился от нашей семьи.

Мама моя однажды, доведенная до слез из-за него же, произнесла одну жуткую вещь, что отец бросил ее беременную, и это случилось как раз тогда, когда мама была на мели. Это было очень давно. Мама жила впроголодь почти два года, пока отец не созрел и не явился, чтобы взять на себя ответственность за воспитание меня. Но мама ему уже не была интересна, как женщина. Поезд ушел, у него была другая баба. Мама, кстати, никогда не держала на отца зла и почти смирилась с тем фактом, что он подлец. Она еще тогда сделала отцу своеобразную поблажку, скидку на возраст дала и простила его, поскольку отцу, когда я родился, было всего шестнадцать лет. Не предусмотрел мой отец, что случается, когда трахаешься без контрацепции, не подумал о последствиях и узнал о моем существовании лишь тогда, когда мне исполнился год.

Я же, после того откровенного разговора с мамой долго не мог отойти, не раз прося ее вновь и вновь вспоминать моменты из тяжелого прошлого. Мама с охотой рассказывала о своей жизни, а я слушал, с тоской и грустью мозговал все это и никак не мог осмыслить, почему отец, если почувствовал вину перед нами и признал меня своим ребенком, женился на другой женщине, а не на маме. Он же вернулся, да и Пенни не любил никогда, маму мою любил, но почему-то разлюбил. Так почему он не с мамой живет, если не любит обеих?

Маму мою зовут Елена, и она – святая, несчастная женщина, которой очень не повезло. Да, она живет в богатой среде, ни в чем не нуждается, но это как раз тот случай, когда деньги не приносят радости. Она самая настоящая мученица. Она ни с кем не имела отношений, кроме моего отца. И детей у нее, кроме меня, нет.

Не мог я уяснить ту странность и годами пытался понять логику поступков отца, почему он, с завидным успехом обрюхатив сразу двух баб, выбрал себе одного ребенка, другого ребенка, Линду, а не меня.

Пробовал ли я что-то изменить? Это был бы не я, если б не пробовал. Несколько лет тщетно пытался убедить маму в том, что они с отцом должны быть вместе, ведь это неправильно, что он бегает на две семьи. И там он, и тут, а в итоге получается, что те его дети знают, что папа с ними рядом, могут поделиться проблемами, попросить внимания, а я нет. В конце концов, мы с мамой первые, кто у него появился, а это значит, нам все внимание и богатство должны перепадать в большей степени, и папа в целом положен только нам, а не Пенни, его нынешней женушке и маминой бывшей подруге. Она подставила маму когда-то давно, подвинула ее и нагло соблазнила отца. Тот повелся, да еще и деду был выгоден этот брак. В итоге, Пенни пришла на все готовое, ничего не строя и ничего не предпринимая для этого.

Мама моя, казалось, тоже разделяла мое мнение насчет воссоединения их с отцом, а потому хранила ему слепую собачью верность. Однажды, правда, когда я убирался, на глаза попались старые фотографии с мужчиной в военной форме. Дилан Драч, так его звали, или мамина первая любовь, не считая моего отца, от которой она была вынуждена отказаться, чтобы отец не бросил меня на произвол судьбы. В тот момент она пожертвовала своим счастьем, чтобы я ни в чем не нуждался.

Я видел, как маме тяжело быть одной, без мужского плеча рядом, без помощи, без ласки, как горько плачет она ночами; я знал, какие желания она загадывает в каждый церковный праздник. Да, я искал способы, чтобы помочь ей, но с отцом эти темы невозможно было обсуждать: он все время переводил разговор или вовсе отмалчивался, с дурацкой ухмылкой пожимая плечами и сетуя на гормоны, которые, ввиду циклических изменений в организме женщины, иногда одолевают мою маму, и оттого она становится плаксивая и несносная.