Виктория Падалица - Алекс: восхождение дьявола

Неисправная мама моя, короче, подтекает периодически. И в этом нет ничего удивительного. Мол, все женщины подвержены истерикам без повода.

Вскоре, после нескольких таких неудачных попыток открыть душу тому, у кого вообще нет души, я решил, раз уж отец у меня донельзя грубый, своенравный и до тошноты эгоистичный мужик, который принципиально или ввиду вечной занятости не слышит ни меня, ни маму, которую он обязан на руках носить за то, что подарила ему сына, и не хочет понимать по-хорошему, начну и я привлекать к себе внимание молча, но эффективно. Действиями и плохими поступками пытался достать его за живое. Не для того, чтобы наши с отцом отношения, и без тех попыток висящие на волоске только потому, что мы родственники, испортились окончательно. Вовсе нет. А для того, чтобы отец понял, как мне не хватает его, как хочется иметь полную семью, и чтобы мама моя была счастлива и перестала печалиться. Мне ведь больно видеть ее слезы.

Я люто возненавидел дочерей отца, принципиально не считая их своими сестрами, желал им смерти и выкрикивал либо нашептывал проклятия при каждом удобном случае, который нечасто, но выпадал. Перестал учиться, стал прогуливать уроки, в итоге появились двойки, начал гулять допоздна, редко, но метко не возвращался домой, связался с плохой компанией. Взывал к отцу молча, достучаться до его человечности хотел, взывал всем, до чего доходила моя фантазия, которая оказалась не так безгранична и плоска, как предполагал. Буйствовал и устраивал истерики перед мамой и перед ним, дебоширил, хулиганил. По-страшному вел себя, если быть честным.

Мои поступки оставляли желать лучшего несколько лет подряд, и мама моя очень переживала за меня и мое будущее. Она говорила, что я сяду в тюрьму и кончу там, ничего не добившись, если не образумлюсь сейчас, пока не стало слишком поздно.

Но я-то знал, что не сяду в тюрьму, потому что я Норват, и активно этим пользовался. А у Норватов много денег и много связей.

Меня поначалу забирали в полицию на часок-другой, поскольку я, не имея теперешнего опыта, частенько попадался на местах, где хулиганил, а отец, хоть и ворчал, все равно отмазывал меня. Правда, это происходило всего несколько раз, а потом, после того, как мне исполнилось шестнадцать лет, отец отчитал меня знатно и заявил, что теперь я сам буду отвечать за свои поступки, потому что ему поперек горла стою я и мой переходный возраст.

А еще заявил, что больше он вытаскивать из передряг меня не будет.

И ладно, подумал я тогда. Его помощь мне была уже не нужна, ведь к тому времени я почти научился действовать по-тихому и не оставлять следов.

Больше меня не ловили.

В конечном итоге, мне стало все равно на отца и его безразличие. И я твердо вознамерился сделать так, чтобы он стал моей тенью, чтобы обо мне трезвонили отовсюду, как о большом человеке, а не о нем. Чтобы меня боялись и уважали, а про него забыли. Майкл Норват и его слава просто обязана кануть в небытие, ведь на его смену уже готов представитель следующего поколения.

Я ведь поставил себе цель стать совершенным негодяем, и вот упорно иду к ней, карабкаюсь медленно, но верно. А главное, этот процесс, с одной стороны, страшный, а с другой – до смерти увлекательный, поскольку никогда не знаешь, насколько далеко зайдешь, уже необратим. Я даже если захочу, уже не стану лучше, потому что сам себя слепил такого. И мне нравится результат моих стараний.

Последним испытанием над собственной совестью, которая после того случая забилась в угол и там сдохла от голода, стал незабываемый день, когда я лишился девственности.

Причем, не с кем-то там, а с самой Пенни, женой отца в пределах семейной ячейки аристократов Норват, а за пределами семьи – отъявленной шлюхой, которой все равно, с кем и как, только бы трахал. Появление Милли, второй дочери моего отца, наслоилось на период его запоя и праздных гулянок. Это было тяжелое время, отца невозможно было застать дома. Он не приходил к нам с мамой, не бывал дома. Точкой кипения стало то, что родной отец не поздравил меня с днем рождения. Я пошел к нему домой, потому что телефон его был выключен. А там Пенни. Пьет в одиночестве, хнычет, миленькая такая, жалкая. Жалуется, что муж ее бросил, а дети ее сами по себе, где-то на втором этаже лазают. Пенни на них плевать с высокой колокольни, а особенно, на младшую, которой и месяца на тот момент не было. Выпила залпом, крикнула Линде, чтоб та заткнула малявку Милагрос, а сокращенно Милли, названную так старшей сестрой в честь ее любимого сериального персонажа. Но никто не звал Милли Милагрос, даже сама зачинщица сего экзотического эпатажного издевательства над ребенком, рожденным в Сербском городке.

А хотя, речь же о семейке Норват… Здесь каждый зовется экзотически и каждый волшебный на всю голову, так что волноваться особо не о чем.

Пенни улыбнулась мне, вальяжно разместившись на диване и раздвинув полы шелкового халатика, чтобы я имел честь посмотреть на ее отменные ножки. Ну и мне налила вина, споила, разумеется, а затем сразу же полезла приставать. А я, как парень, у которого бушевали гормоны и которому никто на тот момент не давал, не смог противостоять соблазну.

Я ее трахнул. Трахнул жену своего отца. Как это подло по отношению к нему. Ну и ладно, главное, что я любим и желанен. Если не им, то хоть кем-то.

Пенни, правда, получила от меня оплеуху, сказав после секса, что мне еще многому предстоит научиться, чтобы достичь небывалых высот отца, и, если я хочу привлекать девушек, чтобы те липли на мой член, как мухи на мед, должен много практиковаться и зарабатывать навык их совращать и заставлять течь от одного только взгляда хищника. А еще Пенни добавила, что с превеликой охотой поможет мне в этом нелегком деле, обучит нескольким приемам сводить девушек с ума. А свое предложение обосновала тем, что она не чужой мне человек, все-таки, и отпустила домой.

На следующий день Пенни, протрезвев, позвонила мне прямо с утра и попросила никому не распространяться о том, что между нами произошло вчера.

Я тоже, как и она, пребывал в шоке и забеспокоился, как теперь отцу в глаза смотреть. Но Пенни меня успокоила и предложила встречаться тайно и в крайнем случае, когда мне или ей совсем невмоготу будет без секса, чтобы отец ни о чем не заподозрил и не застукал нас на горячем. Она убедила меня, что в моем поступке нет вины и нет подлости, аргументируя тем, что мы, Норваты, все неправильные, от мала до велика, и были таковыми во всех поколениях. У каждого из нас в голове сидит если не пуля, то противотанковый снаряд, а старшие Норваты, отец и дед, поделившие между собой, походу, целый склад этих пуль и снарядов, сами же и основали беспредел в виде уютной семейной мафии вперемешку с пыточками и поработительными замашками, чем сознательно опорочили нашу фамилию. Что дед, что отец – помешанные на бабах, власти, пойле и антраците, мужланы, говорящие на жаргоне, поскольку большую часть своей жизни, в особенности, отец, провели под землей, занимаясь добычей антрацита. Вот и все, что их по-настоящему интересует в жизни. Никаких светлых ценностей, касательно рода Норват, там нет и не было.