Даниил Яковлев - Джексонвилль – город любви

– Я там не был никогда…

– Вау!

В глазах Лены он опустился ниже плинтуса. Она и так считала этот вечер безнадежно испорченным. Игнат не понравился ей. "Ничего особенного. Хоть ростом и вышел, мордой вроде ничего, а так, малолетка малолеткой. На лбу написано, что еще не трахался ни разу! С какой стати братишка повесил на меня этого ботаника! Слава богу, что хоть ехать за ним не пришлось! Тоже мне еще, столичная штучка, а в "Яме" никогда не был! Да живи я в столице, я оттуда вообще бы не вылезала!".

– Ладно, расслабляйтесь! – прокричал Пинчук, стараясь перекрыть голосом децибелы музыкального сопровождения, – смотри, малая, не загоняй моего дружбана до смерти! А ты, Игнат, когда Ленка тебя достанет совсем, по этой винтовой лестнице на второй этаж – ко мне, я тебе ресторан и казино покажу, и с инструкцией разберемся. Слышь, Лен, вот Игнат говорит, что в английском неплохо шарит!

– Чё, правда? Все – я с тобой дружу! Ты мне переводы делать будешь! Ха-ха-ха! Шютка! – и ухмыльнулась нехорошо, скользко, как брат, – пошли, потанцуем! Ты танцевать умеешь?

– Да так… Не очень…

– Бред, сейчас все умеют!

Игнат изо всех сил старался танцевать, оборачиваясь по сторонам и неловко повторяя движения, которые успевал подглядеть вокруг. Ленка лениво подергивалась рядом, время от времени помахивая рукой новым своим друзьям и знакомым. К счастью Игната, ей скоро это надоело. Она познакомила его со своей подружкой Светой и зависла в какой-то веселой компании в темном уголке зала. Светка же, получив пару-тройку неопределенных ответов на животрепещущие для нее вопросы о модных ночных клубах столицы, тоже потеряла всякий интерес к странному столичному парню, который никогда не был в "Яме". Наконец освободившись, Игнат быстро поднялся на второй этаж и лоб в лоб столкнулся со здоровенным детиной – охранником.

– Эй, приятель, ты это куда? – загородил собой дверь в офис качок.

– Я… к Сергею… – растерялся Игнат, вспомнив, что он даже не знает отчества Пинчука.

– К кому-кому?

– Ко мне, Жора, ко мне, – как черт из табакерки вынырнул вдруг Пинчук, будто специально стоял за дверью и ждал этого момента, – это Игнат – мой друг, запомни и всегда пропускай! Пойдем, братан, а то, смотрю, девки тебя задолбали! – Сергей по-простецки приобнял вытянувшегося в струнку от напряжения Игната, и повел по коридору.

Пинчук обожал показывать свое новое детище. Он чувствовал себя Гаруном аль Рашидом, похваляющимся сказочной роскошью великолепного багдадского дворца. Сергей по-детски хвастался, иногда откровенно завираясь, перечисляя использованные при строительстве материалы и потраченные денежные средства. Он, горько обиженный судьбой в юности, бывший сладкий мальчик-проститутка, теперь всласть упивался своим богатством и могуществом. Каждый кирпичик "Морских просторов" был для него осиновым колом в сердце позорного прошлого, о котором он навсегда мечтал забыть.

Кольцов-младший заворожено следил за Пинчуком, его уверенной поступью, продуманными лаконичными жестами, живой, но в то же время сдержанной мимикой. Игната не интересовали напыщенные интерьеры залов казино и ресторана, жирные рожи противных посетителей. Совсем не важно было ему и то, о чем говорил Сергей. Важно было, как он это говорил. Пинчук просто факелом горел, бурлил новыми идеями. Казалось, что пламенная любовь, даже страсть, к своему детищу перехлестывали у него через край. Из Сережиной речи враз исчезли рубленные, грубые фразы, он самозабвенно, пространно и витиевато пел хвалебную оду "Морским просторам". Игнат не мог не заметить этого, но он не знал одного – на самом деле торжественная песнь Пинчука посвящалась не ночному клубу, не ресторану и не казино. Единственным ее героем был сам Пинчук, как небожитель из хаоса сотворивший свою империю из ничего, больше чем из ничего!

– Пойдем, Игнат, поужинаем!

– Спасибо, не нужно, – робко ответил Игнат, умоляя Бога только о том, чтобы Пинчук настоял на своем.

– Без разговоров! Я тебя так не отпущу. А заодно инструкцию полистаешь. Совместим, так сказать, приятное с полезным! По рукам?

– По рукам…

– Заметано! Слышь, Игнат, – продолжал Пинчук по пути в малый банкетный зал, где все уже давно было накрыто, – я все тебя Игнатом называю, это как-то официально, а короче, по-дружески? Или как тебя родители зовут?

– Нат…У меня и в школе кличка такая была…

– Нат? Постой, да это же по-английски "орех" значит? Ха-ха-ха! – Пинчук похлопал Игната по спине, – Крепкий Орешек! Круто!

За ужином Сергей продолжал хвалиться дорогой посудой, вышколенной обслугой, изысканной кухней. Игнат почти ничего не ел. Он попросил новый мобильный Пинчука и инструкцию к нему. Там не в чем было разбираться, и нечего переводить. Он, сдерживая восторг от близости восхищенного его сообразительностью Сергея, нависшего над ним, объяснил тому, как пользоваться несколькими функциями в телефоне. Но Нату страшно хотелось найти повод, чтобы встретиться с Пинчуком хотя бы еще раз. Запинаясь от смущения, он, наконец, выдавил из себя:

– Сергей, тут есть несколько слов… я не уверен… надо посмотреть в словаре… покопаться… Я бы мог…

– Молоток, Нат! Ты мне нравишься! Деловой парень! Заметано! До послезавтра, до обеда успеешь?

– Конечно!

– Отлично, в среду в час за тобой Валера, мой водитель, заедет. Мы на "Бригантине" перекусим, и ты мне все объяснишь. Не был на "Бригантине"? Ну, брат… многое потерял! Ничего, проведу экскурсию! – Сергей широко открыто улыбнулся, и только в уголках губ да мелких морщинках вокруг глаз на мгновение застряло что-то загадочное, недоброе, липкое. Впрочем, Игнат не захотел этого заметить. Не успел. Что там говорить, уже не мог!

***

Дома было темно. "Мама спит. Хорошо, что ключ не забыл взять!", – но пройти тихо по незнакомой ещё квартире Игнату не удалось. Впотьмах он наткнулся на какой-то ящик, что-то упало, грюкнуло, стукнуло, и не успел он добраться до дверей своей комнаты, как в зале зажегся свет, и в коридоре появилась Алла Леонидовна:

– Который час?

Игнат замешкался с ответом. Последний раз он мельком взглянул на часы, когда они с Пинчуком садились в машину возле "Морских просторов". Но он уже не помнил, сколько времени было тогда и, конечно, понятия не имел, сколько еще они катались по ночному Джексонвиллю. Все смешалось в голове Игната: пересечения улиц, мигание оранжевых глазниц отключенных светофоров, фантастическое мерцание огней химкомбината, молочный свет фонарей на набережной, сумасшедшие гонки по пустому темному трамвайному кольцу возле спуска Революции, отчаянный свист ветра и могучий шум моря на маяке, куда их за десять баксов пустил пьяный сторож, и смех Сергея, раскатистый, немного едкий, но жутко веселый и озорной.