Анна Евдо - ИЦА

Иногда думала, что ей было бы проще быть мальчишкой, но здесь она ничего не могла изменить. Поэтому радовалась, что её тело не устроило ей сюрприз и не выпятило привычные явные женские формы. Талия, да, обозначилась чётко, но мешковатой одеждой её очевидность удавалось сглаживать. Ну и женские дни выбивали из колеи на полдня. Она помнила, как проснулась в свой одиннадцатый день рождения от непонятного тянуще-болезненного ощущения внутри, как прибежала к Марь-Михалне и, задыхаясь от бега и страха, прижимала руки к животу и спрашивала шёпотом, умрёт ли она. Марь-Михална усадила её тогда к себе на колени, качала и тихонько объясняла, что от этого не умирают и что теперь делать, а ещё сердилась на себя, что всё откладывала этот разговор, чем так напугала Анюту.

Как-то раз одна цаца вздумала приревновать своего парня к ней, но быстро успокоилась.

– Аньк, ты уже сама на мальчика стала похожа, – завела разговор девица, когда пыталась прощупать, грозила ли ей опасность со стороны этой странной девчонки, вхожей по-свойски в компанию парней.

– Тебе что за дело? – уколола её взглядом Аня. – Если из-за Матвея своего переживаешь, так могу ему леща отвесить, коли будет на других заглядываться. Но пока он видит только тебя.

Та разулыбалась и отстала. Аня же при случае напомнила Матюше, куда свои зенки спрятать и руки засунуть, когда он пытался свою куртку ей на плечи накинуть и полапать якобы невзначай.

Со временем она оценила, что прижиматься вплотную к мотоциклу желаннее, чем к похотливым потным и прокуренным мужикам, которые пробовали распускать руки. Однажды поздно вечером собутыльник отца вышел на улицу в туалет и зажал её в сарае. Она даже испугаться не успела, так противно стало. В нос ударил запах водки, что-то мерзкое зашарило по ней проверить мальчик она или девочка. Она наощупь схватила первое попавшееся, огрела вонючую тушу ручкой от молотка и укусила за ухо. Мужик, матерясь, завалился в лопаты и какие-то хозяйственные инструменты, и до кучи получил граблями в лицо. Шум поднял такой, что отец с мачехой из дома выскочили. Тот хоть и пьяный, а смекнул, что отхватить может за то, что дал волю рукам не с той девчонкой. Запричитал, что, мол, споткнулся и упал в открытую дверь. Аня скрылась в темноте и ускользнула к Ваське на чердак. Домой заходить было тошно. Засыпала в душистой соломе в ту ночь с мыслями о том, что продержаться в постылом доме осталось всего пару лет, и дальше она будет официально вольна жить полностью самостоятельно.

В старших классах Васька оборудовал свой старый сарай под гараж-мастерскую.

– Не могу понять, что именно ты делаешь, но, похоже, у тебя просто волшебные руки, – повторяла Аня, помогая ему прибираться и раскладывать кучу всякой всячины на полки.

Древние транзисторы начинали звучать, лишь только Вася брал их в руки, громоздкий патефон кружил иголку, наполняя мелодией всё пространство, батарейки и аккумуляторы заряжались, постояв рядом с его ногой, двигатели оживали, лампочки светили, провода спаивались. Он лишь усмехался в быстро и неровно отраставшую щетину и по обычаю молчал на все хвалебные высказывания в свой адрес.

Аня, наконец, откопала мамину швейную машинку в отцовском гараже. Вынесла её открыто, не таясь, чтобы переселить в дом к Марь-Михалне. Не боялась, что мачеха попытается отобрать, но, если оставить дома, та могла бы испортить.

Отец стоял во дворе и курил. Девушка вышла из гаража. Остановилась, хотя он не преграждал ей путь. Посмотрела ему в глаза. Неловко опустила коробку на землю, раскрыла, откинула тряпку.

– Она моя. Разломаю, но не отдам.

Мужчина глубоко затянулся и едва заметно кивнул. Она не могла объяснить, но при всей его отстранённости, Ане порой казалось, что отец одобряет её интерес к семейным вещам. Таким же кивком он дал добро на езду на мотоцикле. Правда, однажды выкатил его из гаража и бросил посреди ограды, когда она загнала его внутрь грязным. Они поняли друг друга. Тот жест девочка считала справедливым, особенно в череде бесконечного непонятного равнодушия.

Аня присела, с заметным усилием подняла своё громоздкое наследство и направилась за ворота. Васька тут же перехватил тяжёлую ношу и, не говоря ни слова, пристроился рядом. Им всегда было хорошо молчать вдвоём. До конца улицы так и дошли плечом к плечу в полной тишине. Она смотрела прямо перед собой, почти не моргая. Он не отвлекал, лишь искоса поглядывая на неё время от времени.

– Теперь не отвертишься – сошью тебе фартук мастера со множеством карманов и отделений, десяток пар верхонок и кучу вафельных полотенец, – на одном выдохе выпалила она, когда они завернули в кривой переход между домами, чтобы срезать путь.

Он усмехнулся, пропуская её вперёд. Она оглянулась.

– Если не установишь нормальный умывальник в своём сарае, перетащу свою машинку туда и буду изводить тебя её бешеным стрекотом.

– Будет тебе рукомойник, договорщица, – парень удобнее перехватил коробку, – как только сделаешь первое к нему полотенце. И аппарат твой смажу сначала.

Девушка развернулась к нему лицом, продолжая идти спиной вперёд.

– Замётано!

В школе Аню побаивались, считали странной, но задирать не пытались. Училась она хорошо, ни к кому не лезла, успехами не бахвалилась, но отпор дать могла.

Последнее время мотоцикл превратился для неё в выходной отдых и проводил большую часть дней в Васькиной мастерской. Будни же заполнились уроками, тренировками в той же секции и занятиями с Марь-Михалной по шитью.

Серьёзный разговор между женщиной и девочкой состоялся ещё накануне девятого класса.

– Аня, ты уже думала, кем хочешь стать или чем заниматься после школы? – спросила воспитательница, пока они вдвоём трудились в огороде и убирали богатый урожай моркови.

– Шить хочу, как мама. В городе есть техникум. Буду готовиться – еще три года впереди – и пробовать туда поступить после школы.

Марь-Михална не шила одежду, но умела кроить простые вещи, мастерить игрушки, сумки, авоськи, делать смешные заплатки и вышивать. И как-то само собой сложилось, что толковая подопечная начала перенимать её навыки. Терпения обеим было не занимать – вдвоём у них и по хозяйству спорилось, и совместное рукоделие приносило радость и результаты.

Одновременно со спортивной секцией Аня посещала интересный ей художественный кружок, который бесплатно вели для детей в местном доме культуры: рисование, вышивка, аппликация, макраме. Всего по чуть-чуть, но ей нравилось. Позже, вместе с Марь-Михалной они придумывали более сложные узоры, совмещая разные техники, например, вышивая новые варежки для Алки.

Однажды на одном из таких занятий ребята делали открытку с выпуклым цветком, наклеивая лепестки придуманных форм друг за другом и соединяя их в многослойную композицию. Одна из девушек, которая считала себя непризнанной принцессой и не упускала случая покрасоваться за счёт других, сначала стянула у младшей их на год девчонки золотистую бумагу, затем скопировала трафарет для лепестков. Когда же её собственный цветок никак не хотел распускаться, а соседкин расцветал и пушился на глазах, она толкнула бутылочку с клеем, придавила её ребром ладони и притворно округлила глаза в недоумении, разглядывая, как вязкая масса превращает пышный цветок в слипшийся бумажный бутон. Не ожидавшая такого девочка готова была расплакаться, подружки королевны хихикали. Аня же развернулась на своём стуле, посмотрела на погибшую поделку, резко схватила вредительницу за длинную косу и вжала её кончик в клейкую лужу.