Фрэнк Харрис - Моя жизнь и любовь

Джонс проиграл первый же бросок и очень вежливо сказал капитану соперника:

– Сэр! Продолжим?..

Тот с улыбкой поклонился.

И тут пришёл мой звездный миг!

– Я не буду играть с тобой, скотина! – крикнул я и швырнул мяч в лицо Джонсу.

Он успел уклониться от прямого удара, однако шов от нового мяча поцарапал ему щеку, и потекла кровь. Все стояли в изумлении. Только люди, знающие силу английских условностей, могут понять это состояние шока. Сам Джонс не знал, что делать. Он достал носовой платок и прижал к кровоточащей ранке. А я ушел с сознанием, что нарушил высший закон школьной чести: никогда не выдавать учителям наших внутренних склок, тем более на глазах мальчиков и учителей из другой школы. Я это сделал публично. Все осуждали меня…

Да, я был в отчаянии и ужасно несчастен. Старших наказали, но и младшие от меня отвернулись. Старшие объявили мне бойкот. В остальном все было как всегда.

Я чувствовал себя изгоем и был совершенно одинок и несчастен, как могут быть только презираемые изгои. К тому же я был уверен, что теперь меня исключат из школы, а отец сурово осудит меня, потому что он всегда был на стороне властей и господ. Однако будущее оказалось не таким мрачным, как рисовало мое воображение.

Учителем математики был у нас парень двадцати шести лет из Кембриджа по имени Стэкпол. Однажды я задал ему вопрос по алгебре, и с тех пор он очень тепло относился ко мне. В тот роковой день Стэкпол оказался среди болельщиков, и когда все произошло, немедленно подошел ко мне.

– Пусть меня исключат! – крикнул я ему в лицо. – Ненавижу эту мерзкую школу!

Отчаянная ностальгия по ирландской школе нахлынула на меня. Ах, как мне не хватало тогда доброго отношения мальчиков между собою, учителей к их ученикам. Не хватало воображаемых в детских фантазиях фей и гномиков, о которых нам рассказывали наши няньки и в которых мы верили лишь наполовину, но которые обогащали и вдохновляли жизнь – все это было потеряно для меня раз и навсегда. Моя голова в особенности была полна историй о баньши [38] Баньши или бенши – в ирландском фольклоре женщина, которая, согласно поверьям, является возле дома обреченного на смерть человека и своими характерными стонами и рыданиями оповещает, что час его кончины близок. , королевах фей и героях – наполовину благодаря памяти, наполовину благодаря моей собственной предрасположенности сочинять, что делало меня желанным спутником при прогулках с ирландскими мальчиками, но только вызывало насмешки со стороны английских ребят.

– Жаль, что я не знал, как над тобою издевались, – сказал Стэкпол, выслушав мои жалобы. – Однако все можно исправить.

И он пошел со мной в класс и записал меня в первом классе математической.

– Ну вот, – сказал он с улыбкой. – Теперь ты в старшей школе, где тебе самое место. Думаю, – добавил он, – мне следует пойти сейчас к директору и предупредить его о твоем переводе. Не падай духом, Гаррис, все будет хорошо.

На следующий день старшие мне ничего не сделали, разве что предупредили, что Джонс собирается поколотить меня. На это я предупредил моего доброжелателя:

– Если он поднимет на меня руку, я всажу ему в брюхо нож!

Больше всего меня ранило то, что от меня отступились младшие, те самые, ради которых я и затеял всю эту смуту. В дальнейшей жизнь нечто подобное случалось со мною много раз – большинство людей предатели по природе своей, надо быть дураком, чтобы обижаться на них за это.

Частичный бойкот меня не сильно затронул; я подолгу гулял в прекрасном парке сэра У.

Я сказал здесь много резких слов об английской школьной жизни, но для меня она имела две большие, все искупающие особенности. Первая – это библиотека, открытая для каждого. Вторая – физическая подготовка на игровых площадках, с различными спортивными упражнениями и гимнастическим залом. Библиотека для меня в течение нескольких месяцев означала Вальтера Скотта. Как права была Джордж Элиот [39] Джордж Элиот (1819–1880) – псевдоним писательницы Мэри Энн Эванс, классика английской романистики викторианской эпохи. , говоря о нем как о «создателе радости многих молодых жизней».

Некоторые сцены из его романов произвели на меня неизгладимое впечатление, хотя, к сожалению, это не всегда лучшие произведения писателя. Борьба между пуританином Бальфуром из Берли [40] Бальфур из Бредли – персонаж романа В.Скотта «Пуритане» (авторское название «Кладбищенский старик»). и драгуном – одна из моих любимых сцен в художественной литературе. Еще одна любимая страница многократно подтверждена мною по мере взросления и старения: это героическое самоубийство маленького атеиста-аптекаря в «Пертской красавице, или Валентиновом дне». Но лучшие образы Скотта, прежде всего старые шотландские слуги, оставили меня равнодушным.

Диккенса я никогда не мог переваривать, ни в детстве, ни в зрелом возрасте. Его «Повесть о двух городах» и «Жизнь и приключения Николаса Никльби» показались мне тогда лучшими его произведениями, и с тех пор у меня никогда не возникало желание пересмотреть свое суждение, особенно после прочтения «Дэвида Копперфильда». Уже в студенческие годы я охарактеризовал творчество Диккенса словами «просто талант карикатуриста, в лучшем случае еще один Хогарт [41] Уильям Хогарт (1697–1764) – выдающийся английский живописец, график и теоретик искусства, автор сатирических гравюр. ».

Естественно, все романы и приключенческие повести были мною поглощены целиком. Однако мало что затронуло по настоящему. Рассказ Майна Рида «Легенда о белом коне» запомнился мне из-за любовных сцен с испанской героиней. «Приключения Питера Симпла» Фредерика Марриета я прочитал сто раз и мог бы прочесть завтра снова, ибо образ боцмана Чакса, по моему скудному мнению, выписан автором лучше, чем все персонажи Диккенса вместе взятые.

Помню, уже давно покинув школьные стены, я был поражен, когда Карлайл с презрением отозвался о Марриете. Карлайл несправедлив, как, вероятно, несправедлив и я к Диккенсу. В конце концов, даже у Хогарта есть одна-две хорошие картины. Ничье имя не доживает до финала трех поколений после его смерти, если у этого человека не было каких-либо настоящих заслуг перед обществом.

За два года я прочитал все книги в библиотеке, и полдюжины из них до сих пор любимы мной.

Спортивные игры и гимнастические упражнения доставляли мне в школе не меньшее удовольствие. Я был слаб в крикете по причине близорукости и даже пропустил несколько чувствительных ударов. Однако я был необыкновенно ловок в боулинге, отчего и попал в школьную команду. Я любил футбол и преуспевал в нем. Я получал живейшее удовольствие от каждого гимнастического упражнения. Я был лучшим среди ровесников в беге и прыжках, в борьбе, а немногим позже – в боксе. Я так стремился преуспеть, что учитель постоянно советовал мне не торопиться. В четырнадцать лет я мог подтягиваться на одной правой руке, подбородок при этом поднимался выше перекладины.