Влада Евангелиjа - Шрамы

На первый взгляд, здесь ничего не изменилось, хотя со дня, когда Шимон показал ему бункер, прошло несколько лет. Вход по-прежнему надежно замаскирован – непосвященному ни за что его не обнаружить, а те, кто знал о нем, сюда больше не вернутся. Впрочем, все равно нужно проверить, не пробрался ли кто-то на его территорию. Близна нажимает комбинацию на замке, слышит щелчок, и дверь приоткрывается на несколько сантиметров.

Он распахивает ее, кидает внутрь сумку, кричит:

– Эээй!

Проход отвечает эхом. Если в бункере кто-то есть, он выйдет на шум. Но никто не дает о себе знать.

Близна прижимает ребенка к груди, медленно входит в открытую дверь, не закрывая ее за собой, на случай если вдруг придется спасаться бегством.

Его опасения напрасны: в бункере никого нет. Близна проходит по комнатам, внимательно прислушиваясь, прежде чем войти: две спальни, кухня, столовая, ванная, несколько пустых комнат, которые Шимон хотел превратить в лабораторию. Тихо шумит вентиляция, мигают галогенные лампы. Близна поворачивает краны – из них идет вода, включает плиту – она работает. Убежище готово принять их. Он чувствует себя так, словно никогда не покидал этого места. Здесь не нужно говорить, не нужно даже думать. Пусть во внешнем мире время бешено крутится, пытаясь ухватить собственный хвост, – в Убежище оно вытягивается во фрунт, не осмеливаясь шевельнуться. Здесь время перестает быть врагом, шулером с четырьмя тузами в рукаве, и становится незначительным и незаметным, как висящая на стене картина: все так привыкли к ней, что когда гости обращают на нее внимание, удивленно вскидывают глаза – ах да, мы совсем о ней забыли.

Ива посапывает в его руках. Он бережно опускает ее на кровать. Теперь его долг – заботиться об этой девочке, чтобы она никогда не кричала от боли, не убегала от криков в спину, чтобы ее глаза никогда не наполнялись слезами. Это будет нетрудно: в Убежище она надежно укрыта от всех, кто мог бы причинить ей зло. Она не унаследует ни судьбу Близны, ни судьбу своей матери. Он создаст для нее новый мир. Она не будет лежать на грязном полу сквота, погребенная под ритмично двигающимся мужским телом. Она не будет поднимать платье, произнося одними губами:"Трахни меня". Ива должна остаться невинной – поэтому она останется здесь, рядом с ним, навсегда.

– Ты будешь счастлива, – повторяет он шепотом, чтобы не разбудить ее. – Я обещаю.

Близна выходит, чтобы запереть дверь. Он бросает последний взгляд на залитый солнцем лес, щелкает замком, и мир замыкается внутри белых бетонных стен. Наступает тишина.

Монстр приходит ночью, когда я собираюсь ложиться спать. Я наклоняюсь поправить одеяло, а когда выпрямляюсь, он уже стоит передо мной – так близко, что я чувствую его дыхание на своем лице. Мы смотрим друг другу в глаза, и пространство вокруг раздвигается, как стены в кукольном домике. Мы оказываемся в центре пустоты.

– Ты чувствуешь это? – спрашиваю я шепотом.

– Да.

– Возбуждение?

– Да. Я чувствую. Ты будешь моей. Вне сомнений.

Он целует мою шею, прижимает к себе, и я содрогаюсь, всхлипывая и постанывая, цепляюсь за его плечи – вокруг темно, все тонет в темноте.

– Я падаю, боже, я падаю, – повторяю я, чувствуя, как слабеют колени.

Монстр держит меня, делает несколько шагов, и я упираюсь спиной во что-то твердое – стену, возможно. Откуда она могла взяться среди этой совершенной пустоты? Я вздрагиваю в руках монстра и повторяю: “Боже мой” – хотя Бог – не тот объект, о котором следует вспоминать в моем положении.

Мои ноги отрываются от земли, я зависаю между небом и землей, между стеной и телом монстра, сжимаюсь в крошечную точку, которая через мгновение расширится до целой Вселенной.

Он целует меня в губы, я отвечаю, пробегаю языком по его зубам, чувствую щель между верхними резцами – такую же, как у меня. В моем случае это только крошечная часть трещины, что разделяет меня на две части. Днем я – Ива. Ночью – игрушка монстра. Возможно, и он разделен на половины: одна из них мне известна, но вторая – нет. В кого ты превращаешься днем, монстр?

– Ты моя, – говорит он.

Я отвечаю: "Да".

Я отвечаю:

– Я твоя. Вне сомнений.

Я могу говорить об этом свободно: ведь утром все забудется. Я могу даже двигаться навстречу монстру, закусывать пересохшие губы и стонать. Мне на глаза попадается надпись на стене: “Я люблю тебя”. Она покрыта новой побелкой и почти незаметна, но для меня она горит ярче, чем огненные буквы во дворце Валтасара.

– Я люблю тебя, – говорю я.

Я повторяю это снова и снова, взлетая и опускаясь, с каждым движением все быстрее: ялюблютебяялюблютебялюблютебялюблю… – пока монстр не обрушивается на меня всем телом, вжимая в стену. Он вздрагивает, и я вздрагиваю одновременно с ним. Монстр опускает меня на землю, я стою, прислонившись к стене, с закрытыми глазами.

– Дай мне… – прошу я и не договариваю. Монстр знает, что он должен мне дать.

Бокал наполнен густой, как сироп, алой жидкостью – я не даю ей названий, в этом нет нужды. Она прокатывается по моему языку, смывая вкус слюны монстра. Я развожу руки в стороны, и пол уходит из-под ног, словно я взлетаю. Потолок кружится перед глазами, я счастливо смеюсь и запрокидываю голову. Куда мне лететь? Здесь нет ни неба, ни звезд, ни луны. Монстр мягко касается моих губ кончиком пальца, стирая капли напитка. Потолок стремительно уходит вверх, и я не понимаю, что теперь сижу на полу и только стена, на которую я опираюсь, не дает мне упасть навзничь. Монстр приседает на корточки, заглядывает в мои глаза. Его лицо расплывается, превращается в мешанину цветных пятен. Прежде чем окончательно потерять сознание, я спрашиваю монстра:

– Ты будешь меня любить?

Шимон крутит в пальцах пробирку с густой красной жидкостью.

– Похоже на кровь. Поэтому A(II)Rh+? Как вторая группа?

Близна кивает. Название придумал Юго.

– Какая у тебя группа крови, Близна?

– Вторая положительная.

Юго выводит маркером на пробирке “A(II)Rh+”.

– Красиво?

– Очень.

Близне не терпится спросить, как подействовал препарат на Псину, но он сдерживает себя. Пусть Шимон сам скажет.

– Псина вырубилась. Проснулась через несколько часов, ничего не помнит.

– Совсем ничего?

– Как принимала – не помнит. Говорит, все как во сне. И сны какие-то охуительные. Что здесь?

– В основе – флунитразепам.

– И какой от этого толк? Телкам в клубе подливать?

Близна пожимает плечами. Ему кажется, забвение необходимо всем. Он никогда не пробовал то, что варил, но A(II)Rh+ – принял. Юго описывал произошедшее так:

– Ты смотрел в стенку и скалился, потом вырубился. Больше ничего.

Сам Близна не помнил, как принимал препарат. Какие-то смутные воспоминания, сны – но они расплывались в памяти и не давали ухватить себя, навести резкость.