Влада Евангелиjа - Шрамы

Ему только семь лет, он не знает хитростей, которые позволят ему обойти наказание. Об этом не пишут в учебниках, все приходится узнавать опытным путем.

ЗАПРЕЩЕНО ПЛАКАТЬ

ЗАПРЕЩЕНО ИЗВИНЯТЬСЯ

ЗАПРЕЩЕНО КРИЧАТЬ

ЗАПРЕЩЕНО ПРОСИТЬ

ЗАПРЕЩЕНО МОЛЧАТЬ

Он хотел бы научиться исчезать: переноситься во времени или становиться невидимым, сливаться с полом и стенами. Лучше попросить святого Николая об этом, это нужнее, чем конструктор. Отец тащит Близну в комнату. Мать ставит суп на плиту и включает радио.

– Сними рубашку, – говорит отец, доставая из шкафа ремень.

Сопротивляться тоже запрещено. Близна расстегивает пуговицу за пуговицей так быстро, как только возможно; пухлые, неловкие пальцы дрожат, дергают ткань – получается медленно, слишком медленно. Он знает, что каждая секунда промедления превратится в удар.

– Долго ты будешь возиться, дрянь?

Отец швыряет Близну на диван. Обивка покрыта пятнами, в лицо тут же впивается миллион крошек хлеба и сухого печенья. Ремень со свистом вспарывает воздух и опускается на обнаженную спину. Крик тонет в поролоновом нутре дивана. Боль окутывает тело, покрывает кожу полностью, расправляется от макушки до пят. Близна визжит, как поросенок, которого неумело и мучительно убивают. Слова отца доносятся сверху, словно глас божий:

– За неблагодарность. За лень. За неуважение.

Ни один грех не будет забыт. За каждый проступок Близна расплатится воплями, болью и кровью. Он вдавливает лицо глубже в вонючую ткань, сопли забивают нос, так что он не может дышать, и голова становится легкой и пустой, под закрытыми веками расползаются красные круги, и он теряет сознание.

Близна приходит в себя в незнакомом помещении. Он с любопытством оглядывается, кричит: “Эээй?” – и крик возвращается к нему, отразившись от белых бетонных стен. Здесь тихо и пусто, не считая круглого стола из металла и закаленного стекла, рядом с ним – пара пластиковых стульев с подушками на сиденьях. Под низким потолком горят галогенные лампы – от их сине-зеленого света помещение кажется еще холоднее, чем есть на самом деле. Из-за стены слышно тихое жужжание холодильника и шум системы вентиляции. Близна повторяет: “Эй, есть тут кто-нибудь?” – но никто не отвечает. Он выглядывает в коридор, но там тоже ни души. Холод от голого пола проникает сквозь носки, и Близна переступает с ноги на ногу, зябко передергивается. Ему не страшно. Возможно, ему на помощь пришел святой Николай и перенес его в безопасное место – почему бы рождественскому чуду не случиться чуть раньше, если в нем так нуждаются? Близна делает глубокий вдох. Воздух здесь свежий и чистый, хотя в помещении нет окон и довольно тесно: десять квадратных метров – не больше. Но Близне так даже больше нравится – он привык забиваться в углы и в просторных залах чувствует себя неуютно: все время ждет, что кто-то бесшумно подкрадется к нему и крикнет в ухо, ударит по голове или пнет под зад. Он садится на стул, устраивается поудобнее на мягкой подушке, ставит локти на столешницу и с удовольствием отмечает, что может двигаться, не вздрагивая и не кривясь от боли. Какая роскошь. Он не хочет возвращаться назад. Здесь есть все, что нужно: он читал о бункерах – их строили для того, чтобы много людей могли безвыходно провести там несколько лет в случае ядерной войны или другого бедствия. А это помещение очень похоже на бункер. Значит, здесь можно ходить по комнатам, трогать вещи, валяться на кровати, оставлять обертки от печенья, молчать сколько пожелаешь, не опасаясь окрика: “Отвечай, поросеныш!” – и никогда не выходить на поверхность. Да, он, определенно, хочет здесь остаться. Вот посидит еще немного и обойдет свои новые владения: где-то должны быть кухня, спальня, ванная и туалет. Хорошо бы тут был телевизор. Близна тихо говорит:

– Я здесь главный.

Сверху звучит издевательский голос:

– Что ты сказал?

Стены Убежища растворяются. Близна хочет протянуть руку, чтобы ухватиться за что-нибудь: стул, столешницу, дверной косяк – но все становится прозрачным и тает на глазах. Нечестно, нечестно, нечестно! Наказание закончилось, ремень отброшен на пол, но Близна все равно кричит без слов, воет, захлебывается слезами и бьется всем телом. Отец одним движением разворачивает его лицом к себе, бьет по щекам вполсилы.

– Заткнись, ну! Убивают тебя, что ли? – В голосе звучит досада. В конце концов, поросеныш заслужил небольшую трепку, и нечего орать так, словно он спятил. Еще соседи сбегутся. В наше время все норовят сунуть нос в чужое дело, а во времена, когда отец Близны был мальчиком, то, что творилось за закрытыми дверями, за ними и оставалось. И никто не поднимал шума, если родители устраивали отпрыску нахлобучку, – это было обычным делом, необходимым злом.

Близна всхлипывает, сжимает кулаки, оттирает ими слезы с лица. Отец исчезает в светящемся проеме, оставив сына в одиночестве; хлопает дверью. В комнате темно. Близна шепчет:

– Я вернусь туда. Обязательно вернусь.

Вода с плеском разливается по крашенным в коричневый цвет доскам. Близна гонит ее дальше, налегает на швабру и бежит, скрипя подошвами кед по мокрому полу. Он не боится упасть – здесь нет никого, кто посмеялся бы над его падением или отпустил едкий комментарий о неуклюжем жиртресте. За последние годы Близна вытянулся и сбросил вес, но по-прежнему остался рыхлым и нескладным.

Вечером в школе никого нет. Он идет по пустым гулким коридорам – это не Убежище, но все же здесь он чувствует себя в безопасности. С тех пор, как Близна стал подрабатывать уборщиком после уроков, он может возвращаться домой после темноты, тихо проскальзывать в свою комнату и засыпать сразу, как только голова коснется подушки. Отец почти перестал бить его, когда он начал приносить деньги: ремень лежал в шкафу или поддерживал брюки отца, темные пятна крови на старой свиной коже стали совсем незаметны. Близна скребет шрам от пряжки под футболкой. В школьной бухгалтерии жалование отдавали отцу, Близна никогда не видел заработанных денег, но это его не огорчало. Часы тишины и уединения стоили намного дороже.

Он гонит воду по полу спортзала. Сегодня что-то мешает ему наслаждаться одиночеством: какое-то мутное пятно маячит на окраине сознания, словно пленка на глазном яблоке. Близна останавливается и прислушивается. Из комнатки тренера доносятся приглушенные голоса. Слов не разобрать, обладателей голосов Близна тоже не узнает – слышно только невнятное бормотание. Он замирает и ждет.

Дверь приоткрывается, и из комнатки выскальзывает тощий подросток в школьной форме. У него длинные светлые волосы, закрывающие половину лица, и пухлые, как у девушки, губы. Он мажет их гигиенической помадой, откидывает челку с глаз и наконец замечает стоящего посреди зала Близну.