Влада Евангелиjа - Шрамы

– Поехали.

Замерший за окном пейзаж снова приходит в движение. Таксист не говорит ни слова, пока они не въезжают в город и Близна не просит остановиться в одном из жилых кварталов. Он расплачивается свернутыми в тугой рулончик двухсотенными. Водитель не пересчитывает, только машет рукой: дескать, бывай – и уезжает, подняв столб пыли.

Жара в городе невыносима. Всюду, куда падает взгляд, – пухлые женские плечи, пересеченные лямками бюстгальтеров; обгоревшая до красноты кожа с россыпью пигментных пятен, голые мужские ноги: слишком тощие или накачанные, крепкие, как окорока. Никто не обращает внимания на мужчину с ребенком – все спешат по своим делам сквозь огненное полуденное марево.

Дорога к бункеру лежит через лес: там тихо, прохладно и нет ни души. В выходные здесь жарят шашлыки, из автомагнитол орет музыка, носятся полуголые, как дикари, дети, но сейчас слышно только пение птиц и шорох листвы. Близна вдыхает запах леса и закрывает глаза от наслаждения. Говорит девочке:

– Ну вот, мы почти пришли.

Но она спит и не слышит его. Он стирает пальцем пятнышко крови с ее щеки.

– Ты будешь счастлива, обещаю.

Счастлива. Близна слышит: “счастье” и “Ива”. Он пробует это имя на вкус: оно католическое и уж точно не американское. Близна еще раз проводит по бархатной детской щечке кончиком пальца.

– Ива?

Ива спит.

Он хорошо помнит день, когда впервые оказался в Убежище. Он стоит особняком среди прочих невыразительных дней, сливающихся в однородную бурую массу; его сияние ослепительно и ничуть не поблекло с годами, хотя Близна не выпускал его из памяти ни на секунду: смотрел на просвет, поворачивал так и эдак.

Это случилось под Рождество – в то зыбкое время, когда нервы взрослых взвинчены до предела. Десятки, сотни мужчин и женщин стоят в длинных очередях, проклиная себе подобных, которым тоже оказались необходимы гели для душа, перевязанные ленточкой; свечки, пластиковые статуэтки, открытки с готовыми пожеланиями. Взрослые строят планы на удивительную новую жизнь, которая поджидает их за углом двадцать пятого декабря или – самое позднее – первого января. В ней не будет места разрушительным отношениям, одиночеству, курению или ужинам после шести часов вечера, это будет та самая жизнь, о которой мечтают все, но никому не удается приблизиться к ней и на шаг.

Нервозность взрослых передается детям. Они становятся невыносимыми. Им нужен именно тот робот, который есть у всех, – или именно те кеды или именно та игра. Вы не найдете того, что ищете, в магазинах. Не успеваете вы договорить, продавцы отвечают: "Все раскупили". Вы проводите часы в Сети, потому что мысль о разочарованных детских глазенках, когда под елкой окажется не тот подарок, невыносима.

После того дня рождественские ожидания Близны сбывались с изумительной точностью: он ничего не ждал – и ничего не получал. Ни елки, ни праздничного ужина, ни подарков. Для его семьи Рождество было всего лишь очередным днем для криков и взаимной ненависти, может быть, даже подходящим для них побольше прочих. Отец Близны не понимал, зачем люди выкидывают столько денег на барахло; его раздражали очереди в магазинах, взрывы хлопушек, бездельники, переодетые в святого Николая; нищие, распевающие рождественские гимны. То, чего он не понимал, бесило его – и он срывал зло на домашних (должен же быть толк от этих жирных ничтожеств?), хотя с удовольствием надрал бы зад каждому дегенерату с ватной бородой.

Близна узнал, что детям на Рождество дарят подарки, только в школе. Раньше ему удавалось избегать этого ненужного – а в его случае, даже опасного – знания. Одноклассники делились планами на каникулы, хвастались тем, что им подарит святой Николай: конечно, то, что они попросили в письме, – иначе и быть не может. Близна делал вид, что Рождество для него – обычное дело, семейная традиция, и, когда его товарищи будут поглощать праздничный ужин или разворачивать подарки, он будет занят точно тем же самым. Вечером за ужином, когда отец, казалось, пребывает в хорошем расположении духа, Близна спрашивает:

– Я могу написать письмо святому Николаю?

Отец поднимает голову, ложка с супом замирает на полпути.

– Кому?

– Святому Николаю. Хочу попросить у него конструктор.

Взгляд отца темнеет, перебегает от сына к жене, безмолвно спрашивая ее, кто забил голову ребенка этим рождественским дерьмом. Она поднимает ладони, защищаясь.

– Это все школа. Наш нахватался от тамошних избалованных деток.

Они называли его “наш” – он не заслужил имени или ласкового прозвища, только притяжательное местоимение, указывающее на его принадлежность этим двум людям. Отец кивает, словно ответ его удовлетворил, переводит взгляд обратно на сына.

– Значит, хочешь конструктор? – Голос обманчиво веселый. В нем слышится обещание: это здорово, ты найдешь под елкой самый прекрасный конструктор, мы будем проводить вечера, собирая из него разные вещи, – как поступают все отцы и сыновья.

Близна улыбается и кивает. Отец разжимает пальцы. Ложка летит в тарелку, поднимая фонтан брызг. Ржавые капли покрывают скатерть, несколько попадают на грязную майку и лицо отца – он вытирается тыльной стороной ладони.

– Скажи-ка мне… – начинает он шепотом, очень доверительно. – Откуда, по-твоему, я должен взять деньги на твой сраный конструктор?

Близна хочет отодвинуться, но отец хватает его за ворот, притягивает лицо сына к своему. Изо рта отца кисло пахнет супом, в зубах застрял кусочек курицы.

– Может, ты думаешь, я их печатаю? Может, у меня в подвале спрятан печатный станок для денег? Ну?

Ткань рубашки трещит. Мать досадливо морщится: вместо сериала ей придется пришивать оторванный воротник. Сколько раз она говорила: снимай форму, когда приходишь из школы. Но этому ребенку все как об стенку горох.

Близна мотает головой: конечно, он знает, что у них нет лишних денег, но у святого Николая их должно быть достаточно – пусть отец только даст ему пару монет на конверт и марку. Но сейчас не время просить.

– Кто купил тебе эту рубашку? Эти штаны? Трусы, носки, стул, на котором ты сидишь; еду, которую ты жрешь? Кто? Не смей молчать, когда я тебя спрашиваю!

Так и не дождавшись ответа, отец продолжает:

– Я! Каждый блядский день я работаю, как черт, чтобы прокормить двух ненасытных свиней, и что получаю в благодарность? “Папа, мне нужен конструктор!”. Ведь я нихера не делаю, сижу на заднице, так пусть от меня будет хоть какой-нибудь толк. Да?

Близна бормочет: “Прости” – большая ошибка с его стороны, потому что это только подогревает гнев отца.

– Что ты мямлишь? Вас в школе учат хоть чему-нибудь, кроме как клянчить деньги?