Роман Мамин - Сублимация любви

Сулла бросился встречать его…

Величественный, надменный, лет тридцати, с пурпурными полосами на белоснежной тоге, поступью бога, степенно через атриум шел он – гость. Рабы низко склоняли головы, боясь даже посмотреть на него, они знали – это один из влиятельнейших помпейцев.

Сулла бросился навстречу с распростёртыми объятиями, чуть не упал, запутавшись в собственной тоге. А потом долго угодничал и о чём-то заискивающе просил. Даже умолял! Гость был непреклонен, стоял на своём. На приглашение отведать вина ответил резким отказом и уже твёрдым шагом направился обратно через атриум к выходу, как почти у самых дверей, между колонн, пред ним предстала Гедония (она не успела склонить голову).

Гость остановился, поражённый красотой, вернее сказать, сражённый ею. И было чем! Гедония, освещённая настенными факелами, стояла, подобно богине, сошедшей с превосходных фресок за её спиной: разметавшиеся по плечам волосы и легчайшая туника подкрашивались всполохами огня, и вся девичья красота, озарённая светом, являла собой божественное совершенство.

Высокая грудь, тонкий стан, стройные ноги, волосы, что золотыми волнами разметались по плечам, и удивительной красоты глаза: тёмные, влажные, нежные. А в них искорки то ли от пламени факелов, то ли её внутреннего, но такого страстного огня! (Грудь под белоснежной туникой от волнения чуть вздымалась.)

Обескураженный гость медленно обернулся на Суллу с немым вопросом: кто это? И старый лис сразу понял, в чём его спасение. Он бросился вперёд, на ходу выкрикивая:

– Это Гедония! Моя рабыня! Самая красивая рабыня! Вот… только посмотрите на неё! – Сулла резким движением сорвал с плеча несчастной тунику…

Девичья грудь упруго дёрнулась и уставилась маленьким розовым соском прямо в лицо гостя. (Он сглотнул.) Гедония вспыхнула, опустила голову, если бы могла – сгорела бы от стыда; тихонько, неспешно ладошкой попыталась прикрыть белоснежную грудь. (Гость пожирал её глазами.) А Сулла не унимался, с проворством городской крысы рванул поясок Гедонии, и туника лёгкими фалдами скользнула по стройной фигурке к её ногам. Теперь она прикрывала уже две груди и ещё больше склонила голову. (Взгляд гостя становился всё тяжелей.) Сулла шлёпнул по её бедрам (звонким эхом отозвался этот шлепок в чреслах гостя) и, резко подняв её подбородок, прокричал ей в лицо:

– Ну, милая, покажи нам личико! Какие у тебя зубки! А? Перламутр! Да убери ты руки! – и он силой оторвал их от груди сгорающей от стыда рабыни. – Покажи нам свою красоту!

При этих словах, словно осознав, что ничего уже не изменить, она – рабыня, а стыд – привилегия лишь свободного человека, и, что её судьба решается вот именно сейчас: или продадут этому господину, или отдадут на потребу гладиаторам, Гедония резко подняла голову, с вызовом глянула на стоящего пред ней гостя. Она смотрела на него так, как если бы Венера смотрела со своего постамента на ничтожных просителей, как если бы Елена, выходящая из пены морской, любовалась собой в лучах заката, зная, что она прекрасна! Смотрела на мужчину и чувствовала свою всё возрастающую силу над ним. Чувствовала, как в мужчине просыпается желание и как ему мучительно больно сейчас смотреть на её наготу.

Сулла не утихал, что-то тараторил, расхваливая все достоинства красавицы. Дёргал за розовые соски, проводил заскорузлой рукой по девичьему стану и вдруг, проявив несвойственную старику прыть, присел подле стройных ножек Гедонии, развёл заскорузлыми старческими пальцами пухленькие губки несчастной и больно ущипнул её за клитор, показывая тем самым, что не было обрезания – рабыня растилась для сладострастия. (От неожиданности она сдавленно простонала, запрокидывая голову назад, гостя обдало холодным потом.) Старик уже гладил её стройные колени и крутые бёдра, вновь добирался до груди, больно сжимал их и всё нахваливал и нахваливал свой товар.

Правда, эти двое уже не слышали старика, между ними сейчас происходило необъяснимое, неподвластное ему… они были одни в бесконечном вихре…

Как долго это длилось, они не смогли бы сказать, они не отрывали глаз друг от друга, и уже были одним целым, одной пульсирующей точкой во Вселенной.

– Вы согласны? – заискивающе спросил Сулла. Ответа не последовало, тогда он ближе подкрался к гостю и, словно шакал, заглядывая ему в лицо, повторил более настойчиво: – Вы согласны?

Гость медленно перевёл на него затуманенный взгляд.

– Вы согласны на обмен: я вам Гедонию, а вы мне… – он не успел договорить, гость быстро кивнул.

Ночью в богатом доме гостя Гедония стояла вся с ног до головы усыпанная золотой пудрой… Восхитительное тело, покрытое золотом, в лунном свете приобрело божественную красоту Венеры. Гедония уже не стыдилась наготы, а достойно принимала её!

Её привезли как дорогой трофей, как величайшую ценность. Два евнуха омыли её в трёх водах и умастили тело превосходными маслами. Легчайший сладковатый запах масел дурманил, а сноровистые руки евнухов умело скользили по её телу. Руки евнухов скользили по стройным ногам, по ягодицам, заставляли Гедонию млеть, стонать, прогибаться в пояснице, и, не давая ей опомниться, они устремлялись туда, где разгорался чудесный жар… Едва прикасались и тут же устремлялись прочь, скользили по ногам, ягодицам и вновь слегка дотрагиваясь трепетными пальцами… Вырывали с губ Гедонии сладострастные вздохи… и вновь отступали. Но когда вздохи переросли в стоны, когда её дыхание сбилось и она уже извивалась в томной неге, евнухи вдруг отступили, накинув на её белоснежную спинку пурпурную тогу.

Она ужаснулась, неужели всё, и её оставят вот так, разгоряченную, страждущую ласк, сильных рук, страстно желающей мужчину, ждущую и изнывающую! Она повернула голову и едва не взмолилась о помощи, как в конце огромной залы увидела его. Он был очень красив! Глаза большие, тёмные, в глазах играли огоньки – он смотрел на неё, губы чуть подёргивались в странной улыбке. Он ждал. Ждал чего-то именно от неё.

Гедония приподнялась, откинула тогу, что скрывала красивое и уже разгорячённое тело, и, подперев рукой хорошенькую головку, лукаво поманила его. Он не шевельнулся, лишь улыбнулся… Тогда Гедония медленно провела рукой по груди, словно проверяя, упруга ли она, красива ли, потом рука её скользнула по нежным изгибам и, задержавшись на животике, устремилась к белокурым, в легких завитках, волоскам…

Он подходит к ней как лев, заворожённый добычей. Его взгляд приводит её в восторг, и она, трепеща, приподнимается к нему всё больше и больше…

…Он почти рядом, и она протягивает к нему руки, обхватывает его могучую шею, привлекает к себе…

Лишь под утро, когда на небосклоне только Венера осталась свидетельницей их любви, они затихли и забылись в счастливом сне.