Марина Бонд - Страсть взаймы

Назар выскочил из тачки и побежал под крышу к крыльцу. И все равно одежда и волосы успели намокнуть.

– И чё ты ломишься? Слышь, музыка орет? Думаешь, ты громче? – перекрикивая шум дождя, спросил Назар, очутившись рядом с пареньком, и порядком напугав его.

– Так ведь сами заказали. Думал, ждут, – промямлил он.

– Ладно, ладно. Думал он. Соображать надо, а не думать. Сколько там?

Назар успешно прикинулся одним из отдыхающих в особняке и рассчитался за доставку. Отпер дверь, вошел. На пороге дождался, когда курьер уедет и только потом прошел в дом, бросив пакеты в прихожей.

Музыка орала так, что уши закладывало. Он выключил стереопроигрыватель и огляделся. Девчонки нигде не было. Первая мысль – она вызвала ментов и сама смылась. Тогда бы и ему делать ноги. Встречать наряд в компании трех трупов совсем не здорово. Но он не спешил. Замер и прислушался.

Снаружи разыгралась настоящая буря. Но шторы на окнах висели ровно, не колыхаясь. Кроме одной, отвернутой немного в сторону. Назар подошел и сдвинул ее. Под массивным широким подоконником из белого мрамора, на полу, забившись в угол, сидела она. Голая. Грязная. Дурно пахнущая и испуганная донельзя. Подтянула тонкие костлявые ноги к себе и обхватила их тощими руками. Ее сотрясала крупная дрожь. Боязливо выглянула на Назара. Кошачьи глаза засветились в затемненной комнате, как у дикого зверя. Ноздри раздувались, судорожно двигалась челюсть.

Назар присел на корточки, держась за штору. В упор посмотрел ей в глаза.

– Я велел тебе бежать, – напомнил он. Глаза ее расширились и наполнились слезами. Она втянула голову в плечи и кулаком зажала рот. – Я велел тебе спасаться, как можешь. Видно, только так и можешь, – будто сам с собой вслух продолжать говорить он. Бедный, несчастный, жалкий, забитый звереныш. Что же с ней делали? Каким пыткам подвергали? Как унижали и забивали, раз она не смогла убежать или позвать на помощь, а все, до чего додумалась – это спрятаться под подоконником? Поступок ребенка.

К черту! Раз уж вернулся, доделает дело до конца. Он рывком поднялся и ушел в поисках чистой простыни или чего-то в этом роде. Нашел плед. Сгодится. Вернулся и хотел укутать ее, но она сильнее вжалась в угол, закрывая лицо, голову руками.

– Эй, не бойся. Я хочу помочь, слышишь? Я отвезу тебя в больницу, там о тебе позаботятся.

Поймал ее за руки и потянул на себя. Преодолевая жалкое сопротивление немой борьбы, он закутал ее в плед и поднял на руки. До чего же она невесомая. Еще один явно нездоровый признак. Да уж. Не просто пришлось девочке с этими животными. Считай, чудом уцелела.

Широкими шагами он вышел из особняка. Донес до машины и уложил несопротивляющееся тело на заднее сиденье. Он ехал и злился на самого себя. Вот на кой ляд он ввязался в это?! Да мало ли шлюх каждый день без вести пропадает?! Одной больше, одной меньше – ему-то, что за морока?!

Зажал зубами сигарету. Прикурил. Хотел со злости швырнуть зажигалку, потом вспомнил, что последняя, и та на ладан дышит – передумал. Глубоко затянулся и силой выпустил дым. Откинул голову на подголовник и стал соображать, что с ней делать дальше.

Скорость держал высокую. На поворотах девчонку таскало по всему сиденью. Она высвободила руки и села. Назар краем глаза уловил движение. Повернул зеркало заднего вида так, чтоб ее видеть. Девчонка схватилась за дверцу. Другой рукой сжала плед на груди. Непонимающий взгляд блуждал по салону, пока не встретился с глазами Назара в зеркале. Да так и замер.

– Звать-то тебя как? – молчание. – Язык проглотила? – тишина. – Тем лучше. Смотри, лишку никому не сболтни.

Она смотрела пристально, почти не мигая. Вспышки молнии озаряли взгляд ее нечеловеческий, с какой-то сумасшедшинкой. Ведьминский взгляд бездонных глаз, казавшихся огромными на истощенном лице. Завораживающий. Сбивающий с толку. Дышать мешающий. Черт знает что!..

Он привез ее в больницу. Ору поднял на все отделение, потому что принимать ее отказывались. Потом переубедил дежурного врача. Толково так напомнил ему клятву Гиппократа. Набрехал, что с улицы подобрал. Ничего не говорит. Документов при себе не имеет. Кто такая, знать не знает. И от предоставления данных своей личности он ловко увернулся. В общем, сбагрил ее, а там, как карта ляжет.

Во сне он видел эти глаза кошачьи. Они о чем-то умоляли, надрывались в немом крике. Зрачок сузился, но вертикально, как у кошки. Он видел вялое шевеление ее обескровленных губ, но слов разобрать не мог. Они долетали невнятно и словно издалека.

Назар раскрыл глаза и уставился в потолок. Рывком сел на кровати и спустил ноги на пол. Основаниями ладоней провел по глазам от переносицы к вискам и широко зевнул. На тумбочке рядом завибрировал телефон. Не глядя, он подцепил его и пошел в кухню. По пути подобрал джинсы с пола, куда бросил их накануне, и натянул их на голое тело. Пересек немалое пространство залы и завис у кофеварки.

Изначально это была обычная четырехкомнатная квартира, правда, с улучшенной планировкой. Располагалась на двадцатом этаже и имела индивидуальный выход на террасу. Которая, по сути, служила крышей нижним этажам. Собственно, эта терраса и склонила Кадацкого к покупке именно этого варианта жилья в городе. Он родился и рос за городом, в просторном доме с прилегающим обширным участком земли. Все детство провел, не зная городской толкотни, тесноты маленьких квартир, непосредственной близости соседей. Макар не так надолго, как хотелось бы, пережил своего кореша – отца Назара. И когда убили и его, такова суровая реальность блатного мира, всем нажитым добром стал управлять молодой Назар. Вот тогда ему пришлось окончательно перебраться в город.

Ломало его по первости в городе, что было, того не отнять. Кроме непривычной бытовухи, что трепала нервы, ему пришлось отстаивать свое имя заново. Макар, разумеется, ввел его в круг, все чин по чину. Но с его уходом нашлись акулы, что позарились и на ресторанный комплекс, что перешел Назару от отца. И на стриптиз-бар, что поднял Макар. Вот тогда Назар до победного отстаивал свои права. И ведь отстоял. Все его осталось при нем. И имя себе заработал.

Потом уже самостоятельно, без опеки названного отца, встал на ноги и укрепился. И первым делом поменял место жилья, душившее его со всех сторон. Взял эту хату и из всех комнат оставил только одну – спальню. Все остальные стены снес на хрен. Получилось одно большое, единое пространство. С одной стороны – кухня и обеденная зона, по центру – место отдыха с диваном, журнальным столиком и домашним кинотеатром, с другой стороны – ниша-гардеробная. Все в черно-белых тонах, с серебристыми вставками металла. И на всю длину стеклянная стена, отделяющая помещение от террасы, куда вело два выхода – из спальни и гостиной. Только тогда он задышал свободнее.