Владимир Численский - Gloria Dei. Этюд на тему «ревность»

К реальности нас вернул звонок телефона. Было уже около часу.

– Пап, возьми. Если это меня, спроси кто. Если это Гульнара, скажешь, что меня отправили на стажировку – в сельскую школу на две недели куда-нибудь под Иссык или Талгар.

– Это Маркес пробудил у тебя такое буйное воображение?

– Ну, пап!

– Ладно-ладно, уговорил.

Отец взял трубку.

– Да. А кто его спрашивает? – он прикрыл ладонью микрофон: – Какая-то Венера. Будешь говорить?

Я кивнул, хотя и не очень-то верил, что все это происходит в действительности.

– Сейчас я его позову, – сказал отец и протянул мне трубку.

Это была она. Это было невероятно, но в трубке звучал ее голос – я сразу узнал его.

– Доброй ночи, Поручик!

– Здравствуй! – я мучительно соображал, откуда она могла узнать номер моего телефона. Тугодумам лучше задавать вопросы: – Как ты узнала номер моего телефона?

Она коротко рассмеялась.

– Я во дворе встретила одного из твоих приятелей. Ну, того, помнишь, что с краю, по левую руку от меня, сидел, черненький такой. Впрочем, они там почти все черненькие были. Он мне и подсказал.

– А, Уйгур-Твою мать, наверное, – догадался я.

– Как?!

– Ну, это кличка. Он уйгур и по фене никогда не ругается. Всегда говорит только «Вашу мать». Даже, когда сильно разозлится.

– Тогда ясно. Оригинально.

Мы помолчали немного.

– Вот что, – прервала она молчание, – завтра я не позднее половины десятого дома буду. Забегай, а то скучно.

– Хорошо.

Когда я положил трубку, отец иронически посмотрел на меня.

– Вот уж не думал, что Аполлона воспитываю, – подначил он.

– Ладно, пап, завязывай.

Нельзя сказать, что я вообще никогда не любил свою мать. Напротив. До самого ее побега я обожал ее, не смотря ни на что. Даже удары шпилькой не смогли вышибить этой любви, даже то, что она всегда насмехалась надо мной – и при гостях, и наедине. Хотя я всегда хорошо учился в школе, она относилась ко мне как к какому-нибудь недоумку. Она говорила, что я никогда не поступлю в институт, что на это у меня не хватит «тяму»; что меня не будут любить девушки, потому что я невысок ростом; что когда вырасту, буду таким же олухом, как и отец. Иногда она вдруг бросалась ко мне и судорожно сдавливала в объятьях мои плечи:

– Ты мой сын. Мой. Никогда не забывай, чей ты сын! – так она приговаривала при этом.

Иногда я замечал, как она смотрит на отца, когда он этого не видел. Взгляд ее был странен. Казалось, он полон ненависти.

Но за что? За что она могла ненавидеть отца? Моего безобидного, интеллигентного и умного отца?

На следующий день, после занятий в институте я пристроился с конспектами на кухне и подгонял «хвосты». Раза два или три звонили ребята: спрашивали, отчего я не появляюсь во дворе уже второй день. Я отвирался, как мог – приболел, мол, плохо себя чувствую, упадок духа, в общем, все, что угодно, лишь бы не выходить к ним и не попадаться на их соскучившиеся по свежатине зубоскальные челюсти.

К вечеру, уже когда пришел домой отец, я все еще «затворничал» на том же месте, внимательно прислушиваясь к возгласам, залетавшим извне – боялся, что они меня «засекут», когда я отправлюсь к Венерке.

К счастью, около девяти они разошлись. У Венерки уже горел свет. Я, сдерживая нетерпение, но все же достаточно бестолково – даже сигареты умудрился забыть – собрался.

– Пап, я пойду прогуляюсь, – традиции ради сообщил я отцу.

– Кифару не забыл, златокудрый? – крикнул отец мне вслед.

Я ничего не ответил. «Подначки» отца никогда не причиняли мне боли, но, тем не менее, я вдруг подумал, что мне будет очень не по себе, если отец случайно встретит где-нибудь на улице меня в обществе Венерки…

Ее дверь была без глазка.

Она открыла сразу, причем так, что вначале мне показалось, будто дверь приоткрылась сама собой – молча, не спрашивая «кто это?», и как бы прячась за дверью. Несколько секунд я даже не решался войти.

– Ну, долго ждать? – неожиданно выглянув из-за кромки двери, спросила она.

Я неуклюже протиснулся в образовавшееся пространство, боясь, что задену дверь и тем сделаю ей больно.

Она как-то неожиданно проворно после всей предшествующей этому неторопливости прикрыла дверь и, резко обернувшись ко мне, с самой что ни на есть обычной женской улыбкой спросила:

– Куда пойдем: на кухню или в комнату?

Я, разумеется, выбрал кухню.

Обстановка квартиры была вполне заурядной – это даже немного удивило меня. В проеме двери, ведущей в зал, я мельком заметил шкаф с приоткрывшейся дверцей, в котором виднелись беспорядочно развешенные наряды, те самые, которыми Венерка производила впечатление на дворовую публику.

– Ты извини за бардак, я здесь только что марафет наводила, – пояснила Венерка, усаживая меня на кухне возле окна, словно отгадав мои мысли. – А «кухню» я скоро новую возьму, от этой уже тошнит…, – опять пояснила она. И опять угадала.

Кухонная мебель, и вправду, оставляла желать лучшего. Я сразу же вспомнил, как когда-то развивал перед друзьями теорию, что возможность обольщения женщины зависит только от возможности достаточно долгого общения с нею. Что ж, значит, старая мебель мне на руку. Нужно будет обязательно предложить ей себя в качестве столяра.

– Чай, кофе?

– Все равно.

Мне действительно было все равно.

Постепенно мы разговорились. Надо сказать, что природа наделила ее искренностью не меньше, чем меня. Через час она знала уже почти всю мою не ахти-какую длинную биографию, и – еще через час – сообщила мне свою, тоже не длинную и не сложную.

Она родилась в поселке, в Жана-Турмысе. У нее были и отец, и мать, и сестра – дочь матери от первого брака. Все они жили там, и лишь одна Венерка перебралась в город.

– Знаешь, он ее любит больше, чем родную дочь, – посетовала она. – Все Леночка да Леночка. А ко мне относится как-то…

Тут она остановилась. Я сотворил на своем лице понимание, хотя, честно говоря, ни шиша не понял.

– Я его тоже… не очень люблю, – продолжала откровенничать Венерка. – Маме так от него доставалось. Особенно, когда они помоложе были.

– Он ее бил? – позволил я себе полюбопытствовать.

– Нет. Не это… Ну, знаешь, гулял там, вел себя по-свински.

Мы помолчали. За окном смерклось, и на июньском небе весело перемигивались звездочки.

– Я даже «кухню» до сих пор не покупаю из-за него. Когда я дверь задумала обить, он мне неделю обещал, а так и не приехал. Пришлось мастера вызывать. Теперь с мебелью, я уверена, будет то же самое.

– Вызови мастера по объявлению, – посоветовал я, всею своей душой надеясь, что совет этот ей не понравится.

– Да нет, что ты? Знаешь, как бабе одной жить… Когда в прошлый раз козел один пришел двери обивать, он мне все мозги выполоскал, скотина.