Жозефина Мутценбахер - История жизни венской проститутки, рассказанная ею самой

– Потому что ты дала гульден… если мне даст гульден бабушка, я и её отдеру за милую душу.

Ценци трудилась с напряжением всех сил и средств, и Карл долбил её с ожесточением, словно чувствовал себя уязвлённым. Происходящее настолько возбудило меня, что я стала подумывать, не заплатить ли и мне гульден.

Однако Карл положил этим размышлениям конец, тотчас же распрощавшись по выполнении задания.

– Побудь ещё, – попросила его Ценци.

– Оставь меня в покое, – грубо бросил он.

– Ну почему ты не хочешь ещё немножко побыть со мной?

– Потому что ты у меня уже в печёнках сидишь, – ответил он. – Сервус, – и он удалился.

Ценци схватила со стола бокал и швырнула ему вдогонку:

– Сутенёр… мерзавец… – прокричала она. Ударившись о створку двери, бокал разлетелся вдребезги. Ценци заплакала.

Никогда раньше я ее такой не видела.

– Это единственный… он единственный… к кому я питаю искреннее расположение… к этому босяку… к этому… – рыдания мешали ей говорить, – а он даже отсношать меня просто так не желает… за что же мне такое?

В крайнем изумлении я спросила:

– А Рудольф?

– Ах, да что Рудольф? – пожала она плечами.

Я:

– Но ты же так к Рудольфу привязана… ты исполняешь всё, что он хочет.

Ценци отмахнулась:

– С Рудольфом дело совсем другое… он может быть мне отцом… но я не влюблена в него.

Я:

– Да, но… ты же ему постоянно твердишь, что на тебя только с ним накатывает… что он это делает наилучшим образом.

Ценци:

– Чего только не наговоришь, когда тебя на сук нанизывают, я ведь и от тебя тоже слышала, как ты своему отцу рассказываешь, когда он лежит на тебе, что на тебя вот-вот накатит.

Я:

– Было бы, разумеется, глупо отрицать это.

Ценци:

– Умоляю тебя, с Рудольфом я уже восемь лет вместе…

Я:

– Что? Да ведь тебе всего-то пятнадцать лет.

Ценци:

– Конечно, но какое это имеет значение. Моя мать была любовницей Рудольфа, а когда она умерла, я осталась одна-одинёшенька, и Рудольф взял меня к себе.

Я:

– В качестве любовницы?

Ценци:

– Нет, вначале я спала на земляном полу в его кабинете и была ещё рада этому, потому что очень боялась оказаться в сиротском приюте.

Я:

– Почему же?

Ценци:

– Откуда мне знать? Моя мать всё время плакала, когда находилась в больнице, и говорила: «Когда я умру, бедный ребёнок попадёт в сиротский приют».

Я:

– А где ж ты сама была, пока мать находилась в больнице?

Ценци:

– У Рудольфа. Мать ведь тоже раньше была у него. Она ведь жила с ним.

Я:

– А твой отец?

Ценци:

– О нём я почти ничего не помню, он умер, когда мне было всего два годика.

Я:

– Ну, а что было дальше?

Мы всё ещё голые сидели рядышком на диване, поглаживая друг дружке груди. Ценци чуточку успокоилась, и возможность, откровенно и доверительно излить мне душу, была ей, очевидно, приятна. Она продолжала:

– Тогда Рудольф пообещал матери, что заберёт меня к себе и что я смогу у него оставаться, всегда. После этого матери было умирать легче.

Я:

– Мне это понятно.

Ценци:

– Ну, так вот я пару месяцев проспала, стало быть, на земле, а Рудольф спал в кровати.

Я:

– А потом началось это, да?

Ценци:

– Не сразу. Сперва он позвал меня в постель, не стоит-де мне лежать на земле, сказал он.

Я:

– Сначала он не трогал тебя?

Ценци:

– Куда там. Едва я легла к нему, как он тут же поднял мне рубашку, вложил мне в щелку палец и стал меня гладить повсюду…

Я:

– И что ты при этом думала?

Ценци:

– Ничего.

Я:

– Тебе было приятно?

Ценци:

– О да… знаешь… его руки лишь слегка касаясь… так исключительно деликатно поглаживали меня… уже от одного этого хорошо становилось.

Я:

– Но ты не понимала, к чему дело клонится, да?

Ценци:

– Отчего же не понимала? Я очень даже хорошо знала, что это означает, поскольку не однажды по ночам слышала всё, что происходило, когда Рудольф был на матери.

Я:

– Так? А что же он сделал потом?

Ценци:

– Потом он дал мне в руку свой хвост.

Я:

– А ты?

Ценци:

– Рудольф мне в ту пору прямо сказал: «Ценци, – сказал он, – теперь ты моя любовница. Ты не должна никому ничего рассказывать, и тогда увидишь, что тебе от этого будет только польза».

Я:

– Обещания подтвердились?

Ценци:

– О да! Всё оказалось правдой, а потом я даже гордилась тем, что у меня уже есть такой любовник. И потом я радовалась, что у меня всё сложится хорошо, поскольку ребёнком мне довольно часто просто нечего было есть.

Я:

– Тогда понятно, что такое положение тебя устраивало.

Ценци:

– А, кроме того, после смерти матери мне было страшно ночами лежать одной, а когда я была в постели Рудольфа, я уже ничего не боялась. Впрочем, я и без того выполняла бы всё, чего он от меня хотел.

Я:

– Даже если бы это было тебе неприятно?

Ценци:

– Ну, конечно. Потому что была уверена в том, что он вышвырнет меня на улицу, если я его не послушаюсь.

Я:

– Он тебе угрожал этим?

Ценци:

– О да. Он постоянно говорил, что если я о чём-нибудь проболтаюсь, он выгонит меня из дому. Тогда меня загребёт полиция, потом меня отправят в сиротский приют, где детей целый день только колотят, ставят на горох на колени и заставляют беспрерывно молиться.

Я:

– В таком случае, конечно, лучше лежать в тёплой постели и получать тёплый помазок в руку.

Ценци:

– Или под брюхо… ха-ха-ха.

Я:

– Ну, под брюхо-то тебе, наверно, не сразу досталось.

Ценци:

– Да, не сразу. Рудольф свою шарманку сперва только в руку давал. «Видишь, – говорил он мне, – вот эту штуку. Мужчина засовывает её в женщину».

«В какое место засовывает?» – спрашивала я.

«Вот сюда», – отвечал он и пальцем показывал мне туда, где небесный плотник просверлил мне дырочку.

Я:

– Значит, у тебя был хороший учитель.

Ценци:

– О, да! Рудольф, бесспорно, был хорошим учителем. «Вот это – яйца», – объяснял он, давая мне в руку свой мешочек. «А отсюда выбрызгивается сперма, которая попадает в чрево женщины, и от этого она впоследствии рожает ребёночка».

Я даже позавидовала ей:

– Таких подробностей я поначалу не знала. До всего этого дошла гораздо позже.

Ценци:

– Он мне описал всё.

Я:

– А больше вы ничего не делали?

Ценци:

– О, всё делали.

Я:

– Что значит… всё?

Ценци замялась:

– Ну, он мне показывал. Объясняя мне, к примеру, суть полового сношения, он лёг на меня и отточил.

Я:

– Ведь это неправда, быть такого не может.

Ценци:

– Ну, конечно… он потёр им только снаружи. Он объяснил, что сейчас хвост в меня ещё не войдёт, что это произойдёт лишь позднее, когда я стану постарше. Но он только хочет-де показать мне, как это делается.

Я:

– А сам, небось, брызгал при этом.