Жозефина Мутценбахер - Пеперль – дочь Жозефины

– Мне одеться красиво?

– Ну уж нет! Оденься точно так же, как сегодня, приходи именно такой, не вздумай даже заколку вставлять или подвивать волосы. И даже не вздумай подмыть пизду, поняла?

Пеперль послушно облачается в своё заношенное платьице. На прощанье Ферди ещё раз покровительственно протягивает ей свой тонкий белый отросток.

– Держи, тебе разрешается чмокнуть его за то, что была такой послушной.

Она с беззаветной преданностью целует макаронину парикмахера, после чего Кукило отворяет двери и выпускает девочку на улицу. Довольный, он ещё какое-то время наблюдает за тем, как она медленно и устало ковыляет прочь, затем плотно запахивает рабочий халат поверх голого тела. Что за блядь получится!

В воскресенье после обеда ровно в половине четвёртого из-за угла Шелльхаммерштрассе показывается Пеперль. Господин Кукило в элегантном летнем костюме с душисто напомаженными кудрями стоит у входа в свой салон и улыбается навстречу приближающейся Пеперль. Потом они вместе отправляются вдоль Гюртеля в сторону виллы Верингер-коттедж, и по пути господин Кукило даёт Пеперль мудрые наставления.

– Не подведи меня, мой мышонок, – поучает он, – сейчас мы идём к одному господину, который поимел в постели ещё твою мать. Когда он услыхал, что теперь можно поиметь и её дочь, он точно с цепи сорвался, он даст тебе пятьдесят шиллингов, которые ты затем вручишь мне, понятно, а я за это потом так основательно прочищу и отшлифую изнутри твою сладкую дырочку, что ты потом долго-долго будешь это чувствовать. – Пеперль согласно кивает, она сделает всё, только бы этот красивый и исключительно элегантный господин Кукило был с нею мил. – А после этого сразу придешь ко мне. Но учти, господин граф, к которому ты сейчас идёшь, – свинья свиньёй. Не вздумай стесняться, понимаешь, ты обязана делать всё, чего он потребует. Больше всего ему нравится выслушивать самую грубую похабщину! Ты должна всё время говорить «манда», поскольку «пизда» для его уха звучит чересчур изысканно, и вообще ты должна себя вести очень вульгарно, ему это нравится и как раз за это он и платит.

– Значит, я должна быть такой же вульгарной как с мальчишками на улице?

– Ещё больше, мышонок. Ты же смышленая и с ходу поймёшь, чего ему хочется.

– А ебать меня я тоже обязана ему позволить?

Кукило задумывается.

– Может да, а может, и нет, кто знает, годится ли он ещё для такого дела. Возьми-ка этот пакетик. Ты позвонишь в дверь, и, я полагаю, граф сам тебе откроет. Если нет, тогда заявишь, что должна передать этот пакет господину графу лично, понимаешь? Вон тот, третий по счету дом отсюда. Ну, а теперь ступай и не подведи меня. Сервус, Пепи-мышонок, шлюшка ты моя!

Пеперль медленным шагом движется в указанном направлении – в сторону большой, красивой виллы. Затем мысль о том, что Ферди должен быть ею доволен, заставляет её сделать резкий рывок, и вот она уже энергично звонит в колокольчик. Дверь в сад отворяется и перед Пеперль вырастает огромного роста лакей в тёмно-зелёной ливрее с начищенными до блеска пуговицами. Пеперль никогда ничего подобного прежде не видела, поэтому она делает книксен и смущенно произносит:

– Целую ручку, господин граф!

Детина в зелёно-бутылочном облачении сохраняет убийственную серьёзность.

– Что вам угодно?

Пеперль мгновенно соображает, в чём дело, и показывает свёрток:

– Я должна передать вот это господину графу в собственные руки!

– Извольте подождать.

Он приглашает юную просительницу в помятом летнем платьице пройти в роскошный приёмный зал. Пеперль так и замирает от изумления с разинутым ртом. Подобного великолепия она никогда ещё не видела, так, должно быть, выглядит рай. В этот момент на лестнице появляется пожилой, седовласый мужчина и делает Пеперль знак подняться к нему. Девочка из предместья нерешительно ступает по устланным ковром ступеням и очень медленно подходит к вельможному старику. Лакей в ливрее цвета бутылочного стекла уже бесследно исчез. Взору открывается огромный салон, потрясающе обставленный в стиле Людовика Пятнадцатого. Пеперль, разумеется, ничего в стилях не смыслит, однако ей здесь очень нравится. По стенам висят прекрасные гобелены, которые точно магнитом притягивают к себе внимание Пеперль. Она ещё не произнесла ни слова, и пожилой господин точно так же молча пока что только её разглядывает. Девочка замирает у одного из гобеленов, на котором изображена Ева с яблоком, и тут Пеперль не сдерживается и прыскает.

– Отчего ты смеёшься, малышка?

Голос у графа низкий и благозвучный. Пеперль немного конфузится, потому что рассмешил её фиговый листок Адама. Однако затем она вспоминает напутственные слова Кукило, вызывающе смотрит в глаза пожилому господину и заявляет:

– Я рассмеялась, потому что подумала, что у мужчины на этой картине, должно быть, совсем крохотный хуёчек, а иначе зачем бы ему так старательно его прятать.

Светлая улыбка озарила лицо графа, и он торжественно произнёс:

– Ты истинная дочь своей матери, она была подлинно великой блядью, упокой господь её душу!

В эту минуту граф был похож на ветхозаветного пророка. Высокая, стройная, не согнутая годами фигура, ласковые голубые глаза под чистым лбом, добрый, тонкогубый рот между складками белоснежной бороды.

Пеперль смотрит на него, и внезапно у неё возникают сомнения в правильности того, что советовал ей господин Кукило, она не может поверить, что должна вести себя очень вульгарно. Однако все сомнения тотчас же отбрасываются в сторону, когда граф делает ей знак подойти поближе. Он сидит в широком удобном шезлонге, и она в ожидании останавливается перед ним. Он медленно задирает ей юбчонку до пупа, затем слегка касается пальцами её срединного места и спрашивает:

– Что это у тебя здесь такое, юная Мутценбахерша?

– Это, знаете ли, – отвечает Пеперль безо всяких околичностей, – это, знаете ли, у меня манда.

– Замечательно, что тебе это известно, – с похвалой отзывается граф, – а что, скажи мне, положено в неё совать?

– Туда положено совать огромный, толстый и похотливый хуище!

– А ещё что? – продолжает он экзамен.

Пеперль в некотором замешательстве, поскольку по её мнению в пизду суют только хуй, но тут она догадывается и заявляет:

– Язык и пальцы!

– Браво! А что делает палец в манде?

– Разумеется, её надрочивает!

– А язык?

– Сосёт и вылизывает!

– Очень хорошо. А что делает в манде хуище?

– Само собой, он её продирает!

– Совершенно верно. Продирает, однако, ты не могла бы мне сказать, как это ещё называется?

– Конечно, «сношать» и «поиметь»!

– А больше ты ничего не знаешь?

Пеперль задумывается и потом, совершенно сбитая с толку, признаётся: