Юлия Стась - «Продается оргазм…»

– Да погоди ты! – уверенно возразила Регина, опять преображаясь, на этот раз – в хлебосольную заботливую хозяйку. – Куда спешить? Обедать самое время! У меня с вечера кой-чего наготовлено, сейчас разогреем, сами чуток подогреемся – винишко свое, малиновое, а хочешь – коньячку всамделишного? Самогон трехлетней выдержки на травах – живое лекарство! Посидим, побалакаем. День долгий, наснимаемся. Я хоть весь гардероб перемеряю!

Ольга улыбнулась этому напору и сдалась.

В доме Регина подтолкнула Ольгу к дверям в большую комнату:

– Смотри, как холостячка деревенская живет, я быстро на кухне управлюсь, позову.

Ольга ступила за порог и замерла: посреди комнаты стоял большой старый стол, с круглой, ничем не застеленной столешницей. А на ней – больше десятка… птиц! Металлических, блестящих, больших и маленьких, разных. Они завораживали игрой света на своих туловищах и крыльях, сделанных из… Ольга осторожно взяла одну птичку – так и есть, это из ложек и вилок!

– Это ты делала? Ты? – с птичкой в руках она забежала на кухню.

– Да это я балуюсь, – смутилась немного Регина, а в глазах появился огонек радости: – Нравится?

– Да это же чудо! Из ложек?

– Ну да. От бабушек наборы остались. Старые, стальные. Когда-то ценились, как серебряные. Думала: что с ними делать? А потом сложила две ложки вместе – ба, да это же туловище птички. Купила аппарат маленький, чтоб сваривать. Это я так отдыхаю по вечерам – беру, что под руками: ложки, вилки, ножи… Знаешь, тут один чудак бродит по деревням. Вообще-то хватает всяких, кто шастает по таким местам, металл ищут. Так что у меня забор и собака, видела? А этот, чудоковатый, фотографии собирает. Люди же дома бросают и все в домах, что для них не ценно. А в старых снимках какая ценность? Сегодня у каждого фотоальбомов десятки да сотня тысяч снимков в компьютере или телефоне. Но этому именно старые нужны. Вот как-то зашел воды попросить, ну и принес ложки – вдруг мне интересно. Я и взяла – уже пара птичек была. Ему заплатила. Так мне изредка приносит чего интересного, металлического: подсвечник какой, рамка для зеркала круглая, всякое разное, приборы столовые. А я покручу, что-то обрежу, что-то приварю… Правда, понравились тебе птички?

– Да они прекрасны! Я их в траву выставлю, можно?

– Да конечно. Не бойся их брать – сварка крепкая, они вовсе не хрупкие. Уронишь – не разобьется, не согнется…

Ольга выносила птичек в траву, радостно возбужденная: она разное видала, сделанное из металла, но вот такие поделки – впервые. Какая фантазия! Хвост ласточки – словно специально на заводе эту деталь отливали, а не из обыкновенной вилки она получилась!

Обед отложили.

Регина зря упомянула про свой гардероб – вынуждена была переодеваться раз пять. Ольга фотографировала без устали, выбирая ракурсы, приседала, ложилась в траву. Потом снимала Регину за работой в самой кузне, с лазерной горелкой, за наковальней.

Обе усталые, и обе довольные – Ольга своим результатом, а Регина тем вниманием, которое ей уделили, присели к столу, и Ольга в веселом отчаянии махнула рукой: давай твой всамделишный коньяк! Выпили только по стопочке у раскрытого окна, в которое заглядывали сиреневые гроздья, как мелькнула быстрая тень и раздался стук в дверь – прибежала соседка, та самая, что приветливо махала им рукой.

– Региночка, милая, выручай! – трагическим голосом с порога начала она. – Сашок за живот держится, корчится, болит ему сильно. Ой, что ж делать?! Вот оставили внучка бабушке на неделю! Не доглядела! В амбулаторию его быстрей надо, звонила туда – нету у них машины никакой…

– Теть Кать, выпила я чуточку… – растерянно пробормотала Регина, а сама уже поднималась со стула. Обернулась к Ольге: – Олечка, ты уж тут погуляй без меня, ляг вот, отдохни… Мы на усадьбу да обратно, хорошо?

– Езжайте, конечно, – растерянно ответила Ольга, никак не ожидавшая такого поворота. – Пройдусь по деревне, поснимаю…

– Ага, погуляй, погуляй. Сарай прикрой, а за дом не переживай, тут красть нечего.

Загудел автомобиль, скрылся, наступила тишина. Легкая, успокаивающая, солнечная. Ольга не стала убирать со стола. Прикрыла его широким полотенцем, взяла фотоаппарат. На дверях сарая с мастерской висел замок, закрыла все, ключ засунула под большой плоский камень у входа. И направилась вдоль улицы, тянувшейся далеко вперед, может, на полкилометра.

Снимала много – было что снимать. Решила для себя: сделать цикл «Заброшенные деревни». Здесь и смерть, и жизнь – неразрывные, в одном флаконе горького аромата сирени…

По одной стороне дома и то, что осталось от домов, закончились, на другой метрах в ста впереди угадывалась усадьба. Она уже примыкала к самому лесу. Два огромных куста белой сирени привлекали своим почти идеально круглыми формами. Ольга подходила к ним и снимала, снимала…

Дом выглядел закинутым, но живым. Дружелюбным. Удивительно. Небольшой, но крепкий, не покосившийся. Некошеная прошлогодняя трава и поднявшаяся новая цеплялись за ноги, но не так чтобы сдерживать, а чтоб не спешила. Ольга потянулась к калитке, чудом здесь уцелевшей, та легко поддалась – и Ольга ступила во двор. Казалось, сейчас отворятся сени, выйдет добродушная хозяйка, приветливо поинтересуется: может, чего надобно гостье?

Но на дверях синих, уже выгоревших сеней висел замок – чёрный, большой. Двор был пустым. Было тихо, только откуда-то издалека доносилось еле слышное птичье щебетанье и свист. За домом был лужок. Наверное, здесь когда-то сажали картошку, огурцы – большое квадратное поле, с одной стороны закрытое домом и сарайчиком, а с трех других – рядами больших лип и кустов. Сейчас это поле было все в густой высокой траве, необыкновенно ярко светящееся в лучах солнца, что заливали эту поляну.

Поляну… Да, это была на самом деле поляна – с одной стороны к ней прижимался лес.

Поляна, закрытая от чужих глаз. Хоть голой здесь ходи…

Ольга улыбнулась неожиданной мысли. Как она могла у нее появиться? Прошла на поляну, удивляясь, сколько травы под ногами – здесь давно никто не садил ничего, не косил.

И вдруг она почувствовала.

Животом почувствовала мелодию. Нет, как будто ритм. Не звуков. Не дрожания земли – ноги упруго стояли в траве и ничего не ощущали. Непонятное. Тревожное, но не страшное. Тревожное из-за своей непонятности, таинственности. Ольга сделала несколько шагов, вслушиваясь не столько в тишину, сколько в саму себя. В животе стало тепло, тепло поднималось вверх и одновременно опускалось вниз, в самых пах. Ольга застыла, обескураженная: никогда она не ощущала тепла там, а оно, это тепло рождало вовсе уж непонятное, необъяснимае желание чего-то…

Ольга растерянно оглянулась. Никого вокруг. Никого!