Аноним - Девственная любовница. Между «Жюстиной» и «Лолитой»

День прошел, как обычно, однако Лилиан была холодна ко мне. Ей нужно было отлучиться и проведать одну даму, приехавшую из Англии и остановившуюся в гостинице на Рю де Риволи; будучи проездом в Париже, она всегда покупала у Лилиан несколько шляпок. Я испросил разрешения сопроводить мадемуазель, поскольку в тот вечер у меня тоже была встреча, и, поскольку ни папá , ни маман , не имели ничего против, мы отправились вместе.

В железнодорожном вагоне я ещё раз заключил мою Лилиан в объятья и к величайшему удовольствию обнаружил, что она обладает тем, что я называю «естественными губками». Я наслаждался долгими, сосущими ласками её ротика. Её губы словно спаивались с моими, и я уверен, что она упивалась моими голубиными лобызаниями и прикосновениями языка к горлышку, ушкам и глазам так, как только может упиваться этим девушка. «Ваши поцелуи сводят меня с ума!» или «Я с ума схожу по вашему рту!» любила повторять она, когда, дрожа от сладострастия, вырывалась из моих объятий, чтобы в следующее мгновение снова броситься в атаку своим сверкающим ротиком.

Было очевидно, что она не питает ко мне физического отвращения, ибо часто случается так, что женщина думает, будто тот или иной мужчина ей нравится, однако стоит ему заключить её в объятья, как незначительная деталь, его запах, кожа, манера обниматься, дыхание, отказ, малейший пустяк иногда грубо рассеивают все иллюзии женщины. Лилиан же свободно отдавалась радости покоиться в моих объятиях, и губы мои нравились ей точно так же, как её – мне.

Она поинтересовалась, что я имел в виду под поездкой в следующий понедельник. Я ответил, что у меня есть некоторые дела в Амстердаме, которые, может быть, можно, а может быть, нет уладить письмом, и что я терзаюсь угрызениями совести и стыжусь своего бесчестного поведения, втайне занимаясь любовью с молодой женщиной под крышей родительского дома; я добавил, что меня в дрожь бросает при мысли о том, что произойдет, если её мать или отец узнают, как я не оправдал оказанное мне полнейшее доверие. Она горячо ответила, что её так называемый «отец» – человек ленивый, эгоистичный и раздражительный, которому нет никакого дела ни до неё, ни до её будущего. А её мать занята исключительно им и собой. Они заставляют её жертвовать доброй сотней франков в месяц на собственное содержание вне зависимости от того, заработала она их или нет, так что дома она чувствует себя несчастной. Она не может понять, чем вызвана перемена в моем поведении. Я страстно обнял её и сказал, что теперь, когда она прижимается ко мне, все мои сомнения улетучились; прикосновения её мягкого и сладострастного ротика заставили меня позабыть о долге, о честности, обо всем, кроме надежды сделать её своей.

Мои руки блуждали по всему её телу, сжимая роскошные ягодицы и бедра, которые я нашел надлежащего размера, руки, ладони и шейку.

Я воскликнул:

– Я знаю, что Лилиан вернет любовь, которую я питаю к ней вот уже два года, хотя я в два раза старше её. Теперь я счастлив и все прочее для меня не имеет значения!

И это была правда, я пьянел от любви, желания, похоти, страсти, называйте это как угодно.

Я вынудил её расстегнуть жакет и попробовал сжать грудки, однако они оказались всего лишь двумя маленькими, едва развитыми холмиками. Полотняное платье было туго застегнуто под мышками на крючки и петли.

– Вы делаете мне больно, – сказала она, пока я лихорадочно теребил её маленький торс.

– Мне нравится делать тебе больно. Я люблю думать, что ты моя и что я могу поступать с тобой по своему усмотрению, заставлять тебя страдать, если мне того хочется, так что я буду сдавливать твои крохотные грудки до тех пор, пока ты не запищишь от боли.

– Они маленькие, – со смехом возразила она, – но зато крепенькие. А теперь я хочу знать, что это вы просили меня захватить с собой из Лондона?

– Я написал бы об этом в ответном письме, но ты не оставила мне адреса. Вот что я хотел, чтобы ты тщательно хранила для меня и привезла обратно. – И я зажал ладонь между бедер девушки поверх платья.

Она спрятала лицо у меня на шее, шепча:

– Она ваша. Я вся ваша!

Счастливые, мы прибыли на станцию, и я отвез её в гостиницу на Рю де Риволи. Я забыл все, что было связано с её письмом. Я не замечал ничего и никого. Я мог только прижимать девушку к себе, ласкать и целовать, целовать снова, пока её губки ни запылали.

Однако я не забыл условиться с ней о 23-ем. Я был в хороших отношениях с хозяйкой дома на Рю де Ляйпциг, где сдавались меблированные апартаменты и где в низине сада находился маленький павильон. Лилиан нужно только войти, не заговаривая с консьержем, и пройти прямо ко мне, нетерпеливо ожидающему её появления в половине второго. Последний раз страстно её обняв, я проследил за тем, как она скрылась в гостинице, и отправился домой.

23-е ноября, 1897

Только что покинул Лилиан. День оказался практически испорчен, однако обвинить в этом никого из нас нельзя. Я пунктуально пришел на место свиданья, облаченный в наряд жениха. Я прождал час, однако она так и не объявилась, а посему я ушел в гневе, провожаемый сардонической усмешкой бонны. Я возвратился домой и уже снимал с себя все убранство, когда мною было получено следующее petite-bleu 6 6 В Париже – письмо пневматической почтой :

Лилиан – Джеки

Я только что вернулась с Рю де Л. Опоздала на полтора часа, но не по своей вине. На Восточном вокзале произошла авария, и с задержкой пришли все поезда.

Надеюсь, Вы простите меня и поверите в то, что я вне себя, тем более, что мне доложили о Вашем совсем недавнем уходе.

Тоскую по Вам,

Обратно я отправляюсь с Восточного вокзала только в 18:45.

Разумеется, в указанное время я стоял на станции, где обнаружилось, что вся её история – правда. Авария и в самом деле имела место, а в воздухе все ещё стоял дым. Все движение было дезорганизовано. На перроне галдели толпы зевак, и Лилиан послала домой телеграмму, уведомив о случившемся и сообщив, что останется ужинать с бабушкой, жившей поблизости от Биржи, и вернется на станцию позже, а может быть, и заночует у старушки.

Я катал её в кебе на протяжении часа, т.е. всего того времени, которое я мог выкроить, будучи хозяином своего вечера.

Теперь мы уже были весьма близки, и в ответ на мои пылкие домогательства она призналась в том, что все ещё девственница. Я ни на мгновение этому не поверил, однако, разумеется, ничего не ответил. Я рассказал ей о том, как тщательно подбирал свой туалет в ожидании всецелого обладания, а она призналась, что очень любит тонкое белье и тоже надела на себя все самое лучшее, включая черную сатиновую юбку, которую сама сшила. Я просунул руку ей под одежду, чтобы удостовериться в истинности этого заявления, и она позволила мне дотронуться любопытствующими пальцами до бедра над коленом, однако возмутилась, что у меня такие холодные руки, и я прекратил. Но зато я завладел ладонью Лилиан и прижал её к быстро поднимавшемуся знаку моей мужественности, поверх брюк, и девушка не оказала ни малейшего сопротивления. Прибегнув ко множеству искусных перифраз, я сказал, что мои губы будут целовать каждую частичку её сладенького тельца, доставляя ей невыразимое удовольствие.