Маргарита Минина - # Me Too. Роман

Он казался гораздо старше АМ. Хотя разница в возрасте между ними составляла, как мы вскоре узнали, меньше пяти лет.

Историк назвал свое имя, и весь класс буквально покатился от хохота. «Кандид Анатольевич», – именно так он представился и, похоже, был несколько озадачен столь дружным весельем:

– И что же такого смешного вы нашли в моем имени? – спросил историк чуть писклявым тенорком, который не очень-то вязался с его внушительной фигурой.

– Ну, как же, – сквозь не стихающий хохот, пытались объяснить мы. – На предыдущем уроке появился один новенький по имени Амбруаз. А теперь вот вы – Кандид… Анатольевич. Разве не смешно?

– Да, забавно, – на лице историка внезапно проступила чуть растерянная и совершенно обезоруживающая улыбка, тут же скрасившая в наших глазах некоторые дефекты его внешности. – Кстати, вы еще больше удивитесь, когда узнаете, что мы с Амбруазом Михайловичем – старые друзья. А хотите, я угадаю, с какими словами он к вам обратился?

– Конечно, хотим.

Кандид Анатольевич (а далее – КА) несколько мгновений стоял неподвижно, как бы задумавшись, а потом вдруг заговорил: « Вы, конечно, не поверите, но литература является самым важным предметом школьной программы. И это объективная истина», и так далее… Дело даже не в том, что он слово в слово воспроизвел фразы, сказанные словесником. Куда больше удивило, что его голос и интонации вдруг стали в точности такими же, как у АМ. Но самое поразительное было в том, что и чисто внешне он так преобразился, что лицом и фигурой каким-то образом стал похож на своего приятеля. Это преображение почти граничило с чудом. Класс просто лег. А потом разразился аплодисментами.

КА развел руки, как бы раскланиваясь перед благодарными зрителями, а потом добавил уже своим обычным тенорком:

– Вот и я начну так же. Только заменю литературу на историю. – Тут КА снова рассмеялся, да так заразительно, что еще больше нас к себе расположил.

– А про Кандида, кажется, Вольтер написал? – спросил кто-то.

– Да, Вольтер. Из него я, можно сказать, появился. Кстати, значение этого имени таково: чистый, искренний, простодушный. И оно мне идеально подходит. Я ведь тоже искренний и… простодушный. Иногда даже слишком, – добавил историк как бы про себя.

На большой перемене состоялся импровизированный слет девчонок. Мы единодушно постановили, что хотя словесник будет посимпатичнее будет, но и историк неплох.

А когда начался школьный театр… Но про театр – отдельная история.

Через месяц директор школы в шутку говорил: «Если вы увидите галдящую толпу учеников из 10 „в“, то знайте, что в самом центре обнаружите Амбруаза Михайлыча».

И это было именно так. Нам повезло больше других. АМ оказался еще и нашим классным руководителем. За несколько недель новенький превратился во всеобщего кумира, хотя мы по-прежнему получали минусовые отметки по русскому. Все девчонки были в него влюблены. Да и мальчишки в своей увлеченности от них не отставали. Если он рекомендовал прочесть ту или иную книжку, на следующий день она появлялась в руках у половины класса. Мы все уши прожужжали нашим родителям: «Ах, какой у нас учитель! Ах, какой „классный“ классный. Не учитель, а мечта! Можно сказать, старший брат».

Родители хоть и подивились странным именам новых учителей, но тоже были в восторге – наконец, их чадам в школе стало интересно. И, главное, они начали читать. Причем читают не чепуху какую-нибудь, а действительно хорошие книги. Кстати, АМ, как классный руководитель, вскоре познакомился со всеми нашими родителями. И, конечно, всех обаял.

***

На первый субботний факультатив АМ заглянуло человек десять. Но уже на третий или четвертый стала приходить чуть ли вся школа. Постоянно бывали ребята из параллельных классов, а иногда даже появлялись его бывшие ученики, ныне уже студенты.

АМ обычно читал вслух какой-нибудь короткий рассказ, а потом мы его обсуждали. Если же текст был слишком длинным, АМ предлагал прочесть его самостоятельно, а после обменяться впечатлениями. На том первом факультативе он познакомил нас со своим любимым Бабелем. Это был рассказ «История одной лошади». Своей яркостью он всех ослепил. Мы тут же бросились на поиски этого Бабеля. Кто раздобыл его в родительском шкафу, а кто и просто в интернете. Уже через несколько дней мы щеголяли самыми смешными и, разумеется, самыми затасканными цитатами из него. Например, «Беня говорит мало, но он говорит смачно» или «Холоднокровней, Маня, вы не на работе».

Потом был удивительно смешной (и безумно грустный, как заметил АМ, хотя этой грусти мы тогда не уловили) рассказ Зощенко. На первых порах мы робели и отмалчивались, боясь сморозить глупость, но АМ сумел создать такую поощрительную атмосферу, что постепенно мы раскрепостились и стали тянуть руки, желая вставить свои две копейки. Хотя солировали все-таки мальчишки из числа записных краснобаев, любившие выпендриться. Особенно блистал Лешка Круглов, выступавший на каждом факультативе со своим «особым мнением» раз по пять. Девчонки по своему обыкновению предпочитали помалкивать. Все, кроме Ленки Павловой. Я даже ощутила укол зависти, слушая, как складно и умно она говорит.

На третьем факультативе мы должны были обсуждать рассказ Владимира Набокова «Весна в Фиальте». Я этого писателя не читала, хотя имя слышала, конечно. И пришла в восторг. Впрочем, сказать, что я была восхищена, значит – ничего не сказать. Этот короткий рассказ вызвал в моей неразвитой, но гибкой душе целое море совсем новых и необычных чувств. Я перечитала его несколько раз и запомнила чуть ли не наизусть. А когда в самом начале обсуждения Лешка Круглов презрительно заявил, что «рассказ ни о чем», я почувствовала, будто мне нанесли личную обиду.

Тут я не выдержала и выкрикнула: «Как ты не понимаешь? Там же важно не что, а как!» И увидела, что АМ одобрительно на меня посмотрел. Не скрою, при этом его взгляде я ощутила прилив гордости. А АМ подхватил:

– Вот именно. Абсолютно точная формула. У Набокова «как» всегда важнее, чем «что». В этом он непревзойденный мастер. Там ведь ничего, собственно, не говорится прямо ни об отношениях, ни о самой героине – только словечки, сказанные скороговоркой, только жесты, мгновенно сменяющиеся гримаски. И это все. Но она вдруг становится такой живой и зримой, что никакими прямыми описаниями этого добиться невозможно. Вообще, ребятки, обращайте внимание на то, как сделано. Ибо в этом-то и состоит самая суть и тайна искусства. Больше полагайтесь не на мозги, а на чувства. И тогда вам предстоит множество открытий чудных, как говаривал «Наше Всё». И это касается не только Набокова, но и, вообще, большой литературы.