Maxime - Джекпот

Однажды её прорвало, и она начала рассказывать про себя всё подряд, как на исповеди. Как родилась в трущобах Боготы, как занималась проституцией с пятнадцати лет, как на заработанные деньги сделала операцию по увеличению груди. Как потом приехала в Москву на учёбу, как жила с богатым бизнесменом, пока тот не вышвырнул её на панель, как последние пять лет работала в сфере эскорт услуг. Оказалось, что она отлично говорит по-русски.

В следующий раз мы сидели на кухне, и Мириам сама выбрала тему для разговора.

– Знаешь, они думают, что я кончаю, потому что я не могу терпеть больше, – она загадочно улыбается, глядя на меня. У неё интонационный акцент, похожий на всплески волн, как будто она спорит или бросает кому-то вызов.

Я понимающе киваю, похрустывая печенкой, и всем своим видом выражаю готовность согласиться с тем, что она сейчас скажет.

– Но это не так.

– Нет? – переспрашиваю я.

– Нет, – ей нравится играть в вопрос-ответ. Может, их так учили разговаривать на языковых курсах? Кажется, что мы попали в латиноамериканский сериал начала девяностых. Её фразы чёткие и не подлежат сомнению.

– А как тогда? – подыгрываю, как умею.

– Я кончаю, когда думаю о приятном.

– О приятном?

– Да, о приятном.

– О чём, например? – придумывать наводящие вопросы совсем не сложно.

– О тебе, например.

Я давлюсь печенкой, кашляю. Потом расплываюсь в дурацкой улыбке, краснею до кончиков ушей, как кисейная барышня. Она тоже жеманно улыбается, как будто только что призналась в любви.

– Спасибо, – выдавливаю из себя.

– За что?

– За комплимент.

– А.

Мы молчим, оба чувствуя неловкость.

– Ты хороший, – неожиданно говорит она.

Это явный намёк. Я понимаю, что у меня сейчас два пути. Отказать ей, придумав какую-нибудь нелепую причину, и несомненно тем самым обидеть её. Или…

– Ты тоже. Можно пригласить тебя в кино или театр?

– Кино, – она, не раздумывая, соглашается.

###

Зал заполнен полностью, вокруг нас сидят такие же парочки, как мы: шумные, весёлые. Шоколадка Мириам, как магнитом, притягивает голодные взгляды парней, которые, напрочь забыв про своих девушек, пялятся на неё, занимая места. Я ловлю на себе их хищные глаза, полные зависти и стадного уважения. Девушки недовольно поглядывают в нашу сторону.

Гаснет свет. Всё внимание переключается на фильм. Я вздыхаю с облегчением, рядом с Мириам я невольно стал телохранителем, который того и гляди получит от кого-нибудь по морде.

На коленях у неё огромная коробка сладкого попкорна в шоколадной глазури. Мириам по одному выхватывает хлопья из коробки и медленно направляет их в рот пальчиками с розовым маникюром. Она дразнит меня, задерживая хлопья на губах. Я вижу её лицо боковым зрением. Она делает вид, что внимательно смотрит фильм, но на самом деле возбуждённо дышит, приоткрыв ротик. Я уже достаточно изучил её язык жестов, чтобы понимать, что она играет со мной.

Длинные ногти выхватывают очередное разорвавшееся зерно, несут его в ротик, задерживаются перед самыми губами, потом неожиданно возвращают на место и протягивают мне.

Я удивлённо вытягиваю губы трубочкой, Мириам аккуратно проталкивает внутрь воздушное зерно. Солоноватые подушечки её пальцев, толстые накладные ногти на секунду задерживаются у меня во рту. Мириам ёрзает на сидении, поправляя куртку, шебуршит коробкой, прежде чем продолжить игру.

Она кормит меня с руки, как дети кормят ягнят на ферме: наслаждаясь прикосновением к моим влажным губам и шершавому языку.

– Теперь сам, – шепчет она, облизывая губы.

Я послушно протягиваю руку и достаю щепотку хлопьев. Коробка наполнена до краёв – мы съели только горку. Мириам помогает мне расчищать завалы.

Неожиданно моя рука натыкается на странный предмет, похожий на гладкую резиновую подушечку. Я пытаюсь вытянуть её, но она не поддаётся. Мои пальцы замирают, ощупывая выпуклые контуры, напоминающие сердечко. Подушечка крепится к основанию, твёрдому, как камень.

Нервно сглатываю, убираю руку.

– Больше не хочешь? – расстроено шепчет она.

Наши глаза встречаются. У неё завтра оргазм-шоу, она заряжена, как ракета. А взгляд печальный, робкий. Она боится отказа. Боится одиночества, которое, как злая собака ходит за ней повсюду и воет на луну, стоит только отвернуться и лечь спать. Мириам одна в этом городе, Родион эксплуатирует её, как дойную корову. Она думала, деньги сделают её счастливой, отдавалась за гроши, откладывала на операцию, думала, станет красивее, и все будут её любить. И вот она красивая, богатая, одинокая.

– Хочу, – я выбираю любовь, а не деньги.

Обнимаю её левой рукой, прижимаюсь и погружаю свободную руку в коробку. Мириам проводит языком по сухим губам и чуть-чуть сползает по сиденью вниз.

Мои пальцы погружаются в попкорн и находят сердечко. Собираю его в щепотку, аккуратно массирую подушечками пальцев. Мириам выгибает спину и томно прикрывает веки. Мои пальцы похожи на щуп, которым дети пытаются выхватить мягкие игрушки в автомате. Я вцепился в сердечко, пытаюсь выкорчевать его, но оно не даётся. Начинаю скручивания: по часовой, против. Попкорн бесшумно обтекает мою руку.

Мириам смотрит на меня широко открытыми глазами. Эта игра мне знакома: кто первый отвернётся, тот и проиграл. Ей придётся проиграть. Она – как необъезженная кобыла. Если сейчас не сломать её, то потом будет поздно. Она ускачет по прерии и найдёт себе другого хозяина. А меня будет презирать до конца дней. Как несостоявшегося наездника, неудачника, того мальчика из операторской, который влюбился, сводил девочку на одно свидание и облажался.

Так знай же, Мириам, я отлично держусь в седле!

Мои пальцы скачут вверх-вниз, как на родео. Их не стряхнуть и не сбросить. Я сам диктую ритм и правила игры.

Я знаю о тебе всё, Мириам. Ты можешь пялиться на меня сколько хочешь, ты всё равно будешь моей гнедой лошадкой. Будешь стоять в моей конюшне, катать меня, обслуживать меня. Взамен я буду любить тебя, холить, лелеять. Пускай кому-то твой оргазм не принесёт завтра сто тысяч долларов, сегодня ты подаришь его мне!

Её лицо искажается в немой гримасе, похожей на боль, но я-то знаю истинное значение этой боли.

От взрыва коробка с попкорном начинает ходить ходуном. Как высохшие зёрна кукурузы, доведённые до температуры невозврата, начинают взрываться, выворачиваясь наизнанку, выкручиваться в причудливые воздушные облачка, по своей фантазии сравнимые разве что с картинами Пикассо, так и ты, Мириам, взрываешься в моей руке, заливая глазурью попкорн, орошая его вязкой липкой субстанцией, горячей, живой жидкостью, трепещущей, расползающейся по всей коробке.

«Доярка» – так Родни ласково окрестил своё изобретение – исправно доила Мириам, доводя её до анального оргазма раз за разом. Родни, конечно, не сам сделал это устройство. Он занимался только программированием.