Олег Пустовой - Подфлажник

Вспомнив о гостье, Алексей отошёл от окна и занял своё место за столом. Ему было, по своему, жаль Ирину. Себя он, почему-то, не хотел жалеть, да и не было ему себя жаль. Даже, безрезультатно потерянной ночи не было жаль. Он жалел её. Ему казалось, что он, как-то, обидел её, не нашёл к ней нужный подход и нужные слова. Он даже не догадывался, что он обижает её и сейчас, когда держится так спокойно, будучи остывшим, от той пылкой прыти, которая пылала в нём ещё десять или пятнадцать минут назад. Кушать уже никому не хотелось, пить тоже. Ира, наконец, поняла, что всё то, что должно было случиться, уже случилось. Чтобы, хоть, как-то сгладить обстановку и снять с себя вину перед хозяином номера за испорченный вечер, она достала из своей дамской сумочки две десятидолларовые купюры, подумав, что на большее она не съела и не выпила и, положив их на стол, сказала:

– Спасибо, Алёша, за вечер, за ужин, – посмотрела в его погрустневшие глаза и добавила, снова перейдя на «Вы», – не огорчайтесь, мы с вами останемся просто хорошими знакомыми. Ведь, ничего не произошло такого. Да и не могло ничего произойти. Вы мне помогли разобраться в себе. Ещё раз большое спасибо.

Она встала и, молча, покинула номер. Выйдя в коридор, направилась в сторону своей комнаты. В коридоре основной свет был выключен, горели только одинокие бра, редко висевшие на стенке, они освещали коридор, словно, бакены освещают своими сигналами фарватер судоходного канала. Так по этим сигналам она попала в свой замечательный номер и была счастлива, что именно так всё случилось.

Алексей остался один. Он встал со стула и немного помолчал, удивляясь своему состоянию. Взглянув на эти «двадцать баксов», лежащих на столе, он почувствовал обиду и унижение, но сделать уже ничего не смог. Все точки над «і» были расставлены.

«Что это за ледяное чувство? – Подумал он. – Может это, и в самом деле, было какое-то надменное высокомерие с её стороны? Ну, да ладно, проехали». Он успокоился. Ведь, никакого криминала не было. Встретились двое взрослых людей и разошлись, не найдя нужный (как говорил экс-президент СССР) консенсус. Умчалась куда-то обычная уверенность и на душе возникло ощущение досадной пустоты. Ничего больше не оставалось, как ложиться спать. Было далеко за полночь.

Ира в это время уже спала. Она не стала анализировать прошедших событий. Она просто уснула, не думая, ни о чём. Спала и видела сны, тяжёлые, для её восприятия. В своих снах она всё время, куда-то проваливалась, падала в пропасть, тонула, а её обаятельный и сильный муж, в форме морского пехотинца, всё время спасал свою половину, выносил на руках и улыбался, улыбался дорогой, значимой, доброй и желаемой улыбкой, которой мог улыбаться только он.

3

Шквальный норд-вест дул уже вторые сутки. Смешавшись с осенним ливнем и солёными брызгами штормового моря он, шквал за шквалом, проносился вдоль бортов судов, слегка тронутых рыжей ржавчиной. Свист и звериный вой ветра втягивался сквозь вентиляционные грибки в судовые помещения, создавая впечатляющую картину разволновавшейся морской пучины. Закручиваясь и виляя среди проходов и кранов, ветер свирепо ударялся в надстройку, раздваиваясь в разные потоки, он охватывал судно с разных бортов, проникая в фальштрубы и во, всевозможные лючки. Поднимая тяжёлые глыбы пенистых волн, ветер гнал их

беспощадно вперёд, и они мчались, волна за волной, образовывая на гребнях белые пенные гребешки, прозванные моряками «барашками» за их курчавость. Волны мощно ударялись об нос овощевоза «Венедикт Андреев». Заливая бак и полубак, они продолжали раскатываться по бортовым проходам вдоль трюмов, слегка стихая и растекаясь по ватервейсам, уступая путь новому шквалу.

Уже вторые сутки, носом на волну, дрейфовало судно на входе в Чесменскую бухту. В порту назначения Новороссийске была объявлена штормовая готовность, и суда под разгрузку не принимались, даже те, которые успели зайти в порт до начала шторма, были вынуждены покинуть порт и стать в дрейф – такие действуют портовые законы. Вторые сутки безустанно трудились главные двигатели, работая форсированными оборотами в режиме «полного хода», чтобы, хоть, как-то удержаться против стихийно накатывающих волн. Винты регулируемого шага вращались с разворотом лопастей на сто процентов, обеспечивая равномерную устойчивость судна. Силовая установка работала, как говорится: на износ. Задача была одна единственная – выстоять. Во что бы то ни стало, надо было выстоять и удержаться на плаву. С каждым ударом волны судно содрогалось, словно, от мощного землетрясения. Нос судна, то окунался в воду, то снова выныривал из воды, изменяя ежеминутно дифферент судна. То же происходило и с кормой, ведь, поднимаясь над волной, частично оголялись винты, что влияло на постоянство оборотов главных дизелей, крутивших валогенераторы, частота которых достигала критической уставки. Техника работала на износ в полном смысле этого слова. В каютах всё дрожало и прыгало. С книжных полок срывались стопорные планки и папки со схемами и чертежами, совершая хаотичный полёт, находили себе пристанище в разных концах каюты. Вырывались крепёжные винты, крепившие в каютах холодильники и вентиляторы, срывались с петель двери рундуков. Судно при режиме «самый полный вперёд» еле удерживалось на волне. Вахта бдилась в усиленном режиме. Сам капитан вторые сутки не спускался с капитанского мостика, лично руководя действиями экипажа.

Неся личную ответственность за жизни членов экипажа, сохранность груза и живучесть судна, он был беспощаден к подчинённым и справедливо требовал выполнения всех инструкций, касающихся плавания в штормовых условиях. На штурвале стоял вахтенный рулевой матрос, а вахтенный помощник капитана постоянно вёл наблюдение за экраном радара, вовремя определяя дистанцию к плавсредствам, во избежание непредсказуемых и внезапных столкновений. Старпом в сопровождении боцмана, ежечасно спускался в трюма, с проверкой состояния груза. Груз был ценный: две тысячи тонн цитрусовых для дальнейшей транспортировки по суше в российскую глубинку. Рефрижераторные установки работали в обычном режиме: по одному компрессору на каждый трюм и рефмеханик, сверяя показания электронных приборов, лично, раз за вахту спускался сверять истинные показания температур в самих трюмах. Старший механик бодрствовал в контрольном помещении, занимаясь откачкой воды из трюмных колодцев, во избежание подмачивания груза, так как забортная вода находила лазейки и умудрялась заполнять колодцы в считанные минуты. Он в любую минуту был готов прийти на помощь вахтенному механику, следившему за работой всех механизмов машинного отделения. В помощь вахтенному механику, у главного распределительного щита постоянно находился электромеханик, следивший за работой валогенераторов, во избежание обесточивания судна и своевременного перехода на работу от дизельных генераторов, а, в случае отказа дистанционного управления энергетической установкой, срочно перейти и включиться в «аварийный» режим работы. Судно находилось на особом усиленном режиме работы. Только камбуз работал, как всегда, в обычном режиме, ведь, задача кока кормить команду в любую погоду: хоть в шторм, хоть в штиль. Главное своевременно приготовить пищу, а как будут кушать, это уже личное дело каждого, здесь всех под одну гребёнку не уравняешь. Когда одним шторм наглухо отбивает аппетит, на других во время шторма находит ненасытный жор. Так, что «война войной», а камбуз живёт по своему, особому постоянному расписанию. А вот, условия работы становятся сложнее. Когда в помещении тяжело уловить: где голова, а где ноги? Можете представить, что творится с камбузной утварью? Вот и становится кок на время жонглёром, словно, на арене цирка, а иначе нельзя, флотская жизнь всему научит.