Умберто Нотари - Маркетта. Дневник проститутки

Сальсомаджоре, 25-е мая.

Я приехала сюда уже дня четыре тому назад.

На доске, где записаны все иностранные имена, вслед за какой-то Son Altesse Serenissima la Princesse e Guadalquivir [13]записано: Miss Marquett et suite. [14]

Miss Marquett – это я; la suite состоит из Криспи и нанятой на пятнадцать дней в конторе компаньонки, служащей мне «фиговым листком».

Мне поручено изображать здесь «порядочную девушку». Вот рецепт.

Берут одно из тех человеческих существ, которые кажутся пришедшими из какой-нибудь покрытой вечным льдом страны, – женщину сухую, бледную, отцветшую и поблекшую; это существо одевают во все черное, дают в руки или под мышку книгу, пару очков на нос и держат его на расстоянии одного шага за табльдотом, на прогулке, на теннисе и в салоне.

Когда какой-нибудь иностранец посылает вам выразительные взгляды и вздохи, это бесполое существо, которое зовется гувернанткой или компаньонкой, углублена в чтение своей книги; когда же речь заходит о журналах, искусстве, литературе, она встает и собирается уходить. «Mademoiselle, s'il vous plait…», [15]– говорит она на плохом французском, если вы американка (я американка) или на английском, если вы итальянка, или на немецком, когда вы француженка. К этому прибавляется фотографический аппаратик, томик стихов Сюлли Прюдома и альбом для открыток. По утрам показываются в настолько коротком платье, что видны подвязки, а вечером в простой рубашке без воротника; все остальное можно показать днем благодаря докторским советам, необходимости делать дыхательную гимнастику и, наконец, благодаря дырам в купальне.

Подобная «порядочная девушка» считается безукоризненной; я уже четвертый день такова.

Я жду своего «жениха».

Да, я ведь имею жениха: он англичанин, двадцати двух лет, единственный потомок известной угасающей фамилии, родственник по нисходящей линии какого-то владетельного князя без трона.

Этим благородным женихом снабдил меня швейцар гостиницы «Гранд Отель» в Милане.

О, это очень просто! Молодой лорд, мне кажется, что он лорд, – довершает свое воспитание, достойное, понятно, подобного потомка, который, для укрепления своих прав на трон, должен будет жениться на принцессе королевской крови.

Он теперь совершает кругосветное путешествие в сопровождении весьма престарелого воспитателя.

Когда он высадился в Милане, его воспитатель, хорошо знавший о брачных надеждах, которые возлагались на его высокого воспитанника, обратился после многих предосторожностей к швейцару «Гранд Отеля», чтобы получить от него точные сведения по части нравов и обычаев города.

Швейцар, получающий хороший процент от мадам Адель за всякого направленного к ней иностранца, поторопился дать ему наш адрес («Maison de tout pr emier ordre» [16]) и по телефону предупредил мадам Адель о возможном визите.

На морских курортах вовсе, впрочем, не трудно разыгрывать подобную роль.

И действительно, в один прекрасный день на прошлой неделе, когда все мы только что приступали к своему туалету, в коридоре раздался оглушительный звон, за которым последовали категорические приказания мадам Адель и мадам Клавдии:

– Все в салон, скорее!

Принимая во внимание необычайность подобной команды в такой час, можно было догадаться о том, что предстоит подвергнуться осмотру важной персоны.

Я сошла вместе с остальными и предстала перед лицом старого седого господина, бритого и весьма изящно одетого, который в доказательство своего превосходного воспитания разговаривал с мадам Адель, держа в руках свою шляпу.

Он вставил монокль и внимательно оглядел каждую из нас. Затем он снова заговорил по-английски с мадам Адель, и я слышала, как он говорил:

– И вы меня уверяете?..

– Повторяю, что городской врач был здесь всего два часа тому назад и…

– Все здоровы?

– Как рыбы… все, как рыбы в воде.

– А потайная лестница?

– С этой стороны… пойдемте со мною.

– Никто не увидит?.. не будет знать?

Мадам Адель рассыпалась в уверениях в величайшей таинственности, и старый синьор ушел, прибавив:

– Итак сегодня вечером в девять часов, те две… в маленьком отдельном кабинете…

– Кто эти две? – спросила я тотчас у мадам Адель.

– Ты и Кора: одну худенькую, другую толстую. Потом сам князь выберет. Я говорю «князь», хотя и не знаю, князь ли он. Швейцар телефонировал, что это очень важная птица, очень важная.

Вечером тот господин, оказавшийся воспитателем, явился вместе с юношей, худощавым блондином, страшно худое лицо которого было удлинено, холодно и хрящевато, словно сваренная голова теленка. Этот паренек, которому предстояло стать моим женихом, казалось, раскачивался под гнетом всех благородных поколений, последним представителем которых он был. Войдя и увидя Кору, торжественно восседавшую на пластах своего жира, он улыбнулся порочной животной улыбкой. Он сейчас же подошел к ней и, запустив в нее руки, стал что-то говорить ей на ухо.

Вдруг Кора вскочила.

– Ах! Нет! – закричала она решительным тоном, – Этого ни за что!..

Вмешался воспитатель, потребовавший объяснений, которые ему не замедлили дать.

– Позволю себе заметить вашему высочеству – сурово сказал он по-английски своему воспитаннику, – что при таких приемах вы не дадите наследника вашей благородной фамилии.

Не давая себе труда ответить ему, юнец обернулся ко мне и, оглядев меня долгим внимательным взглядом, спросил:

– Есть ли здесь шампанское?

– Конечно.

– Так вели, – обратился он к Коре, – принести тридцать бутылок.

– Сколько? – переспросила она, думая, что ослышалась.

– Тридцать.

Кора удивленно посмотрела на меня, потом на молодого человека и его воспитателя, о чем-то тихо разговаривавших.

– Где твоя ванная? – спросил меня первый.

Я сразу поняла, и тут же меня осенила странная мысль – достойный ответ на шутку, которую маленький лорд хотел сыграть со мной.

– Наверху, – ответила я, – возле моей комнаты.

– Хочешь принять ванну из шампанского?

– Toh! [17]Еще бы: тогда я положительно опьянею от любви к тебе…

Мы отправились вдвоем наверх, открыли все бутылки и вылили их содержимое в ванну.

Когда я в нее вошла, шампанское пенилось, как волны прилива.

Он любовался. Улыбка выдрессированной обезьянки не сходила с его уст.

Спустя немного я спросила его:

– Ты пить не будешь?

Он зачерпнул ладонью, словно бокалом, и галантно выпил.

– Вкусно?

– Восхитительно!

Я не могла удержаться от смеха, и так как он смущенно на меня смотрел, сказала ему несколько слов на ухо.

– Правда? – воскликнул он. – О! остро!.. очень остро!.. чрезвычайно!..

Настолько «остро», что когда я сошла с ним вниз, он заявил своему воспитателю, что без меня он в Сальсомаджоре – цель его приезда в Италию, так как он страдал экземой – не поедет.