Би Сяошэн - Цвет абрикоса

— Я лишь следую воле твоей матушки. Суть его в том, чтобы все четыре сестры жили бы под одним кровом, дабы не рассеялась семья, как говорится, «кто ушел на запад, а кто попал на восток». Ты же идешь против матушкиной воли, значит, ослушница и непочтительна к ее памяти.

— Опять слышу безумные речи отпрыска заячьего племени! Я предана вам всем сердцем, но сестры вовсе не хотят броситься к вам в объятия. Чего им ждать от этого брака, кроме вашей бесстыдной похоти?

— Если ты согласишься, я найду способ убедить их, — рассмеялся Юэшэн. — Они сами придут ко мне.

— Опять дурачите меня. Зачем искать какой-то способ, если я почти дала согласие! Каким это способом вы заставите их прийти к вам? Если они сами придут, то все равно я должна разрешить сие деяние, если они сами не придут, то вы прибегните к какому-то запретному средству! Тогда вообще зачем этот разговор? Он бессмыслен.

— Если согласна мне помочь, то подарю тебе нечто очень драгоценное — золотую пилюлю из киновари. Положишь в лоно и будешь испытывать редкое блаженство. И даже если окажется, что я, человек, с которым ты делишь ложе, в данный момент не с тобой, все равно всякую ночь будешь испытывать полное ублаготворение, как если бы мое второе я пребывало в тебе, даруя плотскую радость.

— Опять обманываете меня. Не верю, что есть такое средство.

— Если не веришь, давай сейчас же испробуем.

Студент встал и накинул платье. Потом взял шкатулку, обтянутую кожей, — когда-то она принадлежала Мяонян, — и достал из нее киноварную пилюлю. Велел Чжэньнян развести ноги и запихнул пилюлю в ее бездонное лоно. Скоро пилюля возымела действие: Чжэньнян размякла, лоно ее раскрылось, и ей казалось, что внутри нее орудует добрый посох.

— Ай-яй-яй! Что со мной? Как называется ваше средство?

— Это действие драгоценного снадобья. Изготовляется только в Мяньцзяньго — Бирманском царстве. И нет ему подобных в мире, именуется «Рассеивание души». Стоит многие тысячи. Не всякая женщина может себе это позволить.

— Сейчас это лекарство во мне внутри. Но как эту пилюлю вытащить?

— Ею можно пользоваться долго, целый год она не теряет свойств: во всякое время, как того захочешь, опусти в лоно и получишь редкое удовольствие.

Под действием снадобья Чжэньнян еще больше возжаждала любви. Она чувствовала полную расслабленность и была не в силах противиться этому чувству. В порыве страсти она воскликнула:

— Ты просто не хочешь меня, распутник. Как мне ее вытащить?

— Сожми ягодицы, и зелье выскочит.

Чжэньнян сделала, как он сказал: приподняла ягодицы и принялась ими вертеть и крутить — пилюля выскользнула. Чжэньнян взяла ее в руки и покатала на ладошке, перекидывая из руки в руку.

— Дарю ее тебе. Храни в полотняной тряпочке и в коробке, — сказал студент.

— Очень признательна, — в ответ хмыкнула Чжэньнян.

— Теперь моя прекрасная сестрица разрешит сестрам выйти замуж? Что она скажет?

— Распутник! Разве пристойно делать из меня сводню? Ты же говорил, что владеешь средством дивного действия. Велите им прийти и велите им любить себя. Но раз уж вы поднесли мне сие снадобье, то купили мою поддержку. Если не сумеете заставить их прийти к вам, умываю руки.

— Мудрая моя сестрица! Если ты сегодня не поняла меня, поговорим об этом завтра.

Сказал так, и они, сплетя объятия, заснули. Вот уже где к месту можно заметить:

Едва побелели небеса, студент и Чжэньнян поднялись. Умылись, убрали волосы, и, когда туалет был завершен, Чжэньнян спросила мужа:

— О чем это вы собирались говорить со мной вчерашней ночью? Сказали, будто можете сделать так, что сестры сами придут к вам и будут домогаться любви? Готова помочь вам.

Студент поспешно вынул из рукава изрядно пропитанный потом головной платок, развязал и достал из него бумажный сверток, а оттуда — несколько катышек какого-то зелья. Завернул их в бумажку и отдал Чжэньнян. Та спрятала зелье в рукав.

— Снадобье, которое я получила, может способствовать вашим замыслам? Но ведь здесь его едва ли пол-ложки. А если оно кончится, тогда как быть?

— Это бесценное зелье, — рассмеялся студент. — А каково действие — сама увидишь. Рассыпь незаметно на сестер, стараясь попасть на кожу. Или положи в чай. А ночью они сами придут ко мне.

Чжэньнян расхохоталась:

— Что это должно быть за снадобье, чтобы поднять человека среди ночи? Полагаю, нет на свете подобной силы.

— Дорогая женушка! Делай, как сказано. Это волшебство. Если не сделаешь, как прошу, ты мне более не жена.

— Ну и жеребец! — опять рассмеялась Чжэньнян. — Похоже, мне одно остается — стать сводней! Но ритуал осуждает нечестивые и враждебные святым заповедям деяния, да и праздничный стол не накрыт. Вы же, точно последний раб, замышляете темные делишки.

Тут студент упал перед ней на колени. Чжэньнян, наклонилась, чтобы поднять его, снадобье выскочило из ее рукава и упало на пол. Это прозвучало как приказ к исполнению. Студент еще раз настоятельно повторил просьбу и в то же время горячо поблагодарил ее:

— На всех пяти внутренностях моего существа будет высечено твое доброе деяние, ибо оно сулит мне беспредельную радость, никогда прежде не испытанную. — И с этими словами он удалился за порог. Вослед ему из комнаты вышла и Чжэньнян.

Чжэньнян отдала приказание слугам готовить хмельной пир. Секретарь сновал меж нею и слугами, передавая повеления и рекомендации. Чжэньнян понеслась к сестрам — исполнять волю повелителя. Она нашла их в спальне. Сестры поднялись ей навстречу. Юйнян со вздохом заметила:

— Насытилась молодцом, и ныне голод ей неведом.

— Похоже, клятву о союзе унесли реки, текущие на восток, — заметила Яонян.

Пань Жолань лишь усмехнулась:

— Когда матушка оставила этот мир, в доме хозяйкой стала старшая сестрица. Но зачем же брать на себя большую волю? Пословица гласит: «Если судьбой предназначена встреча, то будешь с женихом, с препонами жизни не переча». Потому какой смысл о чем-то говорить?

— Вижу, сестрицы перепили вина, и мысли их пошли вразброд, — улыбнулась Чжэньнян. — Но клянусь, долгожданное свершится в этой же луне.

Девушки весело заулыбались. Чжэньнян еще сказала им:

— Вчера я сочинила стихи, в которых выразила то, о чем все вы упрочились в мыслях. Не ведаю, как ваш будущий супруг об этом прознал, но он дописал к моим стихам строки, полные самых пылких чувств.

— Сестрица, позволь взглянуть на стихи, — попросила Юйнян.