Неустановленный автор - Рандиана, или Похотиада

В это время вошла Мадлен и сообщила, что все готово, дав при этом понять, что ей стоило немалого труда преодолеть естественные страхи бедняжки Люси, которая, будучи девственницей, ни за что не хотела предстать обнаженной перед глазами стольких мужчин.

– Впрочем, она сделала одно довольно странное замечание, – продолжала Мадлен, глядя на меня с игривостью, которую я не мог понять. – Она сказала: «Если бы речь шла об одном только мистере Сминтоне, то я бы не возражала».

– Ну вот, все складывается как нельзя лучше, – сказал отец Питер, – потому что именно мистеру Сминтону придется снять с нее напряжение.

С этим мы направились в комнату для бичевания, которая была обставлена этими мастерами со знанием дела и со вниманием ко всякой мелочи, и мелочи эти, признаться, вызывали у неофита вроде меня крайнее удивление.

Некое подобие матраца, покрытого зеленым вельветом, было застлано периной, а на ней, вытянувшись во всю длину, лицом вниз лежала смущенная Люси. По краям перины были надежно закреплены толстые вельветовые ремешки, удерживавшие девушку в лежачем положении. Ноги ее были сведены и привязаны, а нежная красивая попка была чуть приподнята. Этому способствовала маленькая подушечка, предусмотрительно подсунутая ей под низ живота.

Монсеньор наклонился над девушкой и прошептал ей на ушко несколько успокаивающих слов, но она ничего не ответила и, когда достопочтенный отец принялся внимательно исследовать какие-то точки на ее попке, только глубже зарылась лицом в перину.

Когда все присутствующие по очереди ощупали ягодицы Люси, словно проверяя их состояние, похлопывая по ним и пощипывая упругую плоть, как это делают знатоки лошадей, осматривая животное, которое собираются купить, со всех сторон, монсеньор сказал:

– Превосходная картина, – при этом его глаза едва не вылезали из орбит. – Джентльмены, вы должны извинить меня, но я ничего не могу поделать со своими чувствами, – с этими словами, вытащив из штанов свой аккуратный член, он направился к Мадлен, и прежде чем эта благородная дама догадалась о его намерениях, отец Питер уложил ее на диван по соседству с Люси и отымел за промежуток времени более короткий, чем мне потребовалось, чтобы рассказать об этом.

Наблюдать за этим было в высшей степени возбуждающе. Я даже не знал, куда девать себя. Если бы не отец Бонифаций, который удержал меня, я бы тут же оседлал Люси. Бонифаций же, хотя и был проходимцем, наблюдал за происходящим как за чем-то вполне обыденным и лишь заметил монсеньору, что тому следовало бы заканчивать поскорее, потому что мистер Сминтон выказывает дьявольское нетерпение.

Бедняжку Люси в это время успокаивал доктор Прайс: он дал ей шампанского, добавив туда несколько капель бальзама Пинеро. Дево же, наблюдая за действиями монсеньора, только издавал громкие стоны, а когда почтенный отец Питер перешел на короткие движения, мучения Дево стали настолько невыносимыми, что он стремглав бросился в спальню монсеньора. Как он потом рассказал мне, там он окунул свои гениталии в ледяную воду, чтобы избавиться от владевшего им напряжения.

Хотя совокупление при свидетелях мне всегда представлялось делом вульгарным и неподобающим, я в этот момент и думать забыл о подобной разборчивости.

Мадлен, утерев член монсеньора тряпицей из mousseline de laine [1](этот секрет известен только истинному сибариту, владеющему секретами идеальной любви), вышла, вероятно, чтобы подмыться, а монсеньор застегнул штаны и приступил к выполнению добровольно возложенной на себя миссии.

Сняв сюртук, он засучил рукава рубашки, и приняв из рук Бонифация розги, приступил к недостойному действу.

При первом же ударе бедняжка Люси жалобно вскрикнула, но не успел монсеньор завершить первый десяток ударов, которые сопровождались резким свистящим звуком, свидетельствующим о том, что в них вкладывается немалое усилие, как ее стоны стали менее громкими и она лишь напряженным голосом молила о милосердии.

– Бога ради, – взывала она, – пожалуйста, умоляю вас, не бейте так сильно.

К этому времени ее симпатичная попка приняла кроваво-пунцовый оттенок, который с каждым новым ударом становился все темнее. В этот момент вмешался доктор Прайс.

– Хватит, монсеньор, теперь начинаются мои обязанности, – сказал он и быстрым движением положил на попку Люси льняную тряпицу, пропитанную какой-то мазью, закрепив ее по краям небольшими полосками пластыря.

– Ой, – воскликнула Люси, – какое странное ощущение! Пожалуйста, мистер Сминтон, если вы здесь, снимите с меня это напряжение, и поскорее.

Через мгновение мои брюки были спущены, а Люси осторожно перевернули на спину.

Я увидел между ног девушки маленький кустик вьющихся волос, затем перевел взгляд на ее великолепные бедра, и это видение заставило меня без промедления ввести плоть мою в тот сладостный рай, который я посетил совсем недавно с такой страстью, какая необъяснима в человеке, ведущем далекий от праведности образ жизни.

Я вводил член лишь на треть его длины, но не успел я сделать и полдюжины хорошо выверенных быстрых движений, как Люси испустила струйку влагалищной жидкости, и в это же время кончил и я. Должен признаться, ощущение сладострастия было таким, что мне показалось, будто наступает конец света.

– Ну вот, – сказал доктор Прайс, делая торопливые заметки в своей записной книжке, – теперь вы все видите, что моя теория верна. Перед вами девушка, никогда прежде не знавшая мужчины, и она кончает через десять секунд после первого введения. Неужели вы полагаете, что без предварительного бичевания это чудо было бы возможно?

– Да, – сказал я, – полагаю. И могу доказать, что все ваши выводы основаны на предположениях, а предположения – на заблуждении.

– Браво! – воскликнул отец Питер. – Давайте-ка посмотрим, как Прайсу устроят выволочку. Ничто так не бьет его по носу, как факты. Боже мой, каким вульгарным языком я сегодня выражаюсь. Люси, дорогая, не дрожи, оденься и ступай к Мадлен. Мы все скоро присоединимся к вам. Ну, мы вас слушаем, Сминтон.

– Опровергнуть ученого доктора довольно легко, – сказал я. – Во-первых, Люси не была девственницей.

– Чушь! – сказал отец Бонифаций. – Ее мать позволила мне осмотреть ее вчера, когда девушка спала. Лишь только после этого я и вручил ей сто фунтов.

– Да, я могу подтвердить это, – сказал монсеньор. – Хотя должен признать, член у вас размерами с хорошую кухонную кочергу и вы вошли в нее с такой легкостью, словно она двадцать лет выходила на панель Риджент-стрит.

– Я готов поставить пятьдесят против одного, – сказал я, вынимая из кармана бумажник, – что перед тем, как я вошел в нее, она не была девушкой.