Вадим Черновецкий - Лолиты

— «Приносить». Три формы, — требую я.

— Ну, э… — мнется он. — Bring…

— Так, — одобряю я.

— Bringed, bringed? — умоляюще спрашивает он.

— Но я ведь говорил о неправильных глаголах, — притворно недоумеваю я, хотя чего еще можно было от него ожидать? Он слишком красив, чтобы быть умным и прилежным, это очевидно. Красота, Красота, Красота… Как гипнотизирует меня это слово.

— Ну ладно. «Делать», — продолжаю я.

Он чувствует мою требовательность, мою агрессию. Я смотрю на него прямо и нагло. На лицо, и на грудь, и на живот.

— Э-э… Не помню.

И снова происходит это чудо, этот праздник. Он снимает с себя футболку. И я почти физически чувствую, что он делает это под моим напористым взглядом. Он хочет обнажиться передо мной. Он хочет показывать мне себя, всё свое прекрасное тело со всеми его переливами и изгибами. Он хочет отдать его мне.

— Ну что ж, тогда давай вспоминать слова, описывающие внешность. Названия частей тела и их характеристики.

— Характеристики? — переспрашивает он. Я возбуждаюсь еще больше. Он, такой красивый и голый, не знает этого слова.

— Ну, описания, определения, — поясняю я небрежно.

— Ну давайте, — покорно соглашается он.

И я понимаю внезапно, что меня возбуждает и его покорность.

— Знаешь, я разработал новую методику запоминания слов. Особенно с тобой мне хочется ее применить… потому что с тобой она может быть эффективна, — спохватываюсь я. — Вербальное, то есть словесное, впечатление я буду подкреплять тактильным, то есть физическим, осязательным…

— Это как? — спрашивает он.

Похоже, я сказал что-то слишком сложное.

— А сейчас покажу, — говорю я с неожиданной для себя самого наглостью.

— «Рука», — говорю я и трогаю его предплечье. Всё во мне вскрикивает и сжимается от удовольствия.

— Да, рука, — не понимает он и улыбается.

Я смеюсь:

— Понятно, что рука. Ты мне скажи, как это по-английски будет.

— А-а-а! — тянет он своим вызывающим сладострастие свежим, чуть надтреснутым (все-таки подросток) голосом.

И я понимаю, что, возможно, его просто слишком удивило мое прикосновение. Он не ожидал.

— Hand, — говорит он.

— Но не та, не та «рука»! — восклицаю я.

— А какая нужна? — недоумевает он. — Правая?

И протягивает мне правую руку.

Я автоматически хочу взять его ладонь в свою, как я делаю это с девушками, но понимаю всю неуместность этого жеста здесь и сейчас.

— Леша, Леша! — притворно сокрушаюсь я. Мне доставляет сексуальное наслаждение его глупость. — Помнишь, мы говорили, что для «руки» в английском языке есть два разных слова?

— А! — вспоминает он. — И… что?

— Какая рука имеется в виду в данном случае?

— Э-э-э… — тянет он. Похоже, это его любимое слово.

— Ну есть hand и есть arm, — поясняю я. — Что из них?

Я уже не просто трогаю, а глажу его загорелое шелковистое предплечье. Якобы для того, чтобы дать понять, название какой части руки я хочу от него услышать. Он соображает, видимо, что, раз hand было неправильно, то нужно arm.

— Arm, — говорит он, явно наугад.

— Правильно, — говорю я радостно. Все-таки я ведь не только его совращаю, но и учу за компанию…

Я слегка дергаю волшебные золотистые волоски на его телесно-коричневатом предплечье.

— Запомни, Леша, то, что выше кисти, — это arm. А сама кисть? — Я перемещаю свою руку к его ладони. Вначале я беру ее осторожно, как бы нейтрально.

Он задумывается. Тогда я чуть-чуть щекочу его ладонь кончиками своих пальцев. Он шевелится, по ладони проходит едва заметная судорога. И снова у меня расплывается на шортах пятно, но теперь они под столом, теперь их не видно… Он не то чтобы боится щекотки, но отличает ее от обычного прикосновения. Она на него немного действует.

— Так что же это есть? — спрашиваю я, уже даже не настойчиво, а как-то лукаво.

— Arm? — спрашивает он несмело.

— Гениально! — Я купаюсь в своей иронии.

— «Нога»? — спрашиваю я, трогая его мускулистую загорелую ляжку.

— Leg, — отвечает он. Надо же, хоть что-то он знает. Мое возбуждение чуть-чуть уменьшается. Тогда я дергаю его за длинные волосики на ноге.

— Ай! — вскрикивает он и смеется. — Чего вы щиплитесь?

— А это чтоб лучше запоминалось. Чтоб в памяти лучше откладывалось. Давай еще раз: leg, — и я снова щиплю его за волосики на ляжке.

— А теперь положи мне ногу на колено, — властно требую я.

— Зачем это? — удивляется вдруг он.

И волна страха накрывает меня. Когда придет мама, он скажет ей, что я его домогался.

— Как зачем? — притворно не понимаю я. — Всё за тем же. В целях обучения. Для испытания новой методики…

— Ну ладно, — соглашается он, но как-то уже более напряженно.

И великолепная стройная нога, голая, загорелая и пушистая, ложится на мою ногу — одетую и кривую. Я беру в ладонь его ступню.

— А это? — спрашиваю я как можно более спокойно и деловито, но сам чувствую, что голос мой подрагивает.

— Это… м-м-м… foot, — отвечает он.

— Отлично! — хвалю его я и щекочу обнаженную ступню для закрепления. Он заливается нервным смехом, раскидывает в стороны руки, и на груди его красиво выделяются ребра. Я хладнокровно и сладострастно продолжаю его щекотать.

— Пустите! — кричит он. — Денис, пустите!

— Теперь ты запомнишь foot навсегда, — улыбаюсь я, и он падает с табуретки.

— А! — вскрикивает он.

— Ушибся? — спрашиваю я с притворной обеспокоенностью. Я сам несколько раз падал со стула и ничуть не ушибался. Но ему, похоже, действительно немного больно. И мне приятно видеть, как боль хозяйничает в этом молодом и свежем идеальном юном теле, не обремененном ни разумом, ни душой. Когда-нибудь, когда-нибудь я сам стану для него этой болью и властью. И предвкушение это раздувает на моих бермудах порнографический бугорок.

Он потирает ушибленную спину. Рука его выворачивается. Хочется схватить ее и вывернуть дальше, чтобы он уже полностью оказался в моей власти…

Он садится обратно на табурет.

— Ну ладно, попробуем тогда что-нибудь более мирное и простое, — нехотя уступаю я. — «Шея».

Я кладу руку на его шею со стороны спины и чуть-чуть шевелю большим и указательным пальцами. Я упиваюсь его мохнатостью.

— Э-э-э, — говорит он опять.

Я успеваю почувствовать, что здесь его кожа более шероховата, чем на предплечье и на верхней части ноги. Я чуть-чуть царапаю его позвоночник — спинной мозг. Моя власть над ним возрастает.

— Back? — спрашивает он почти умоляюще.

— Back — это другое, — говорю я терпеливо и одновременно торжествующее. — Это мы тоже еще сегодня повторим… А это — то, что щас, — это другое.

Он молчит.

— Тоже из одного слога и по звучанию похоже на back, — подсказываю я.

— А, neck! — кричит он.

— Ты юное дарование! — кричу я в ответ. — А теперь будет как раз…