Таффия Исаева - Моя Ребекка (Пять лет спустя)

– Алло?

И когда я стала такой трусливой?

– Давай. – Я улыбнулась. – Конечно, давай встретимся, мы же не виделись тысячу лет.

Сердце бьется упругим комком в горле. Руки, как вата…

Да, что с тобой мадмуазель Рейли? Ехидно спросила я сама себя.

Все тоже… Ребекка… Все тоже…

Я положила руку на горло, пальцем чуть придавив маленькую «ямку души» в которой сейчас билось мое сердце. Казалось если закашляться, то я просто его отхаркну…

– Ты сейчас, где Пьер? – Я очень старалась, чтобы голос звучал спокойно. Очень старалась. – Кафе «Гюго»? Хорошо, ты можешь подождать там? Я сейчас… – Я судорожно сглотнула. – Подъеду.

– Хорошо, Реб. Я подожду. Ты не волнуйся… Все хорошо.

Я отключила мобильник и кинула его на соседнее сиденье. Значит, все-таки уловил. Глупо было притворяться перед ним. Глупо и стыдно. И сбегать тоже было стыдно. А объяснять причину своего побега это вообще изощренная экзекуция.

Ну, подумай сама… Ну что он может тебе сообщить? Только ты думаешь об этом. Он просто старый друг, который… Который нашел тебя и хочет просто поздороваться. Потому что давно не виделись… Потому что… Потому что ты исчезла… Нет, ты сбежала… Бросила все и уехала. Упаковала лишь воспоминания… И в дальний угол… И все…

Я завела машину и поехала за Пьером.

– И часто ты посещаешь выставки? Никогда не ощущала особого желания посещать такие мероприятия. Слишком неприятный осадок остается после всего этого.

– Тогда тебе минус, как руководителю. Ты же руководитель, я так понимаю?

– Что-то вроде того. – Рассмеялась я. – Слава богу, у меня есть куча менеджеров, которые ездят на подобные мероприятия и извлекают выгоду.

Мы сидели в моей берлоге уже почти час. Позади было и долгое мучительное молчание в автомобиле, не менее напряженная тишина, прорываемая, как выстрелами, отдельными вопросами и ответами у меня дома. И бутылка вина, была почти пуста. Именно она помогла наконец-то нам расслабиться и разговориться. Пьер спросил меня о причине моего бегства. А я все время ждала, когда он задаст мне этот вопрос. Ожидание убивает больше чем все остальное. Но алкоголь расслабил меня, притупил чувство ожидания и осторожности. Мы болтали почти как раньше. Весело и беззаботно.

– Да-а-а-а… Раньше все было не так. Помнишь? Теперь ты большой босс и у тебя куча менеджеров.

– Не такой уж и большой. Всегда есть кто-то больше. Так ты часто ездишь на подобные мероприятия? – Я одним глотком допила уже теплое вино.

Он широко улыбнулся.

– Раз в год, как минимум. Но в этот раз я был приятно удивлен, тем, что увидел тебя. Я случайно услышал твою фамилию, и заинтересовался стендом, который представляет этот человек. Кенье, кажется?

– О да! Роберт Кенье. Интересно, в каком контексте ты ее слышал? Наверняка на не хорошем французском?

– Ну что ты. Все было прилично. – Он улыбнулся. – Что, не все сотрудники тобой очарованны?

Я покачала головой.

– А сотрудницы? Как у тебя на личном фронте? Или может все-таки сотрудники?

На личном фронте… Мне показалось или комната стала меньше? Сердце пропустило удар, и ухнуло куда-то глубоко, оставив неприятное чувство падения в бездну? Надо что-то ответить, он слишком пристально смотрит на меня… Слишком глубоко в меня…

– Пьер ты не исправим. – Я беззаботно улыбнулась. – Я не встречаюсь с сотрудницами. Больше не встречаюсь.

Сказала, и лишь произнеся это, поняла, что сделала ошибку. Он спросил без намека. Это был просто разговор, который по моему велению перешел на эту стезю. Господи, как глупо! Как глупо… одной неосторожной фразой… Хотя… я и раньше так делала…

– Понятно. – Улыбка перестала быть лучезарной и стала чуть грустной, даже печальной. Он рассеяно взял пустой бокал и стал вертеть его в руках.

Пьер молчал. Я смотрела на его пальцы, которые нервно перебирали ножку бокала, на грудь, которая равномерно вздымалась в такт его дыханию, я даже начала считать полоски на его свитере…

– Еще вина? – Ничего лучшего я не могла придумать.

– А можно кофе? У тебя глаза уже как у крота. Прищур, как у подслеповатой.

– Да… свет мешает. Глаза болят.

– Господи, так просто выключи его.

Я встала, поставила чайник и выключила свет. Комната погрузилась в спасительный сумрак.

– Всегда удивлялся, тому, как комфортно ты чувствуешь себя в темноте.

Чайник закипел и выключился.

– У меня кофе, только растворимый. И старый.

– Все равно. Давай выпьем кофе и будем ложиться спать. У тебя есть что кинуть мне на пол?

Я привычно достала чашку, банку с кофе, на ощупь отмерила две ложки порошка и на слух залила все это кипятком.

– Держи свою отраву. Одеялом поделюсь. У меня гости бывают редко.

– Действительно отрава. – Подтвердил он, делая глоток. – Если завтра не проснусь в этом будет виноват твой кофе.

– Я предупредила тебя, что это яд. – Парировала я, роясь в большой черной сумке. Где-то в ней должен быть надувной матрац. Пока Пьер допивал кофе, я накачала матрас, выудила из той же сумки небольшую подушку и легкий плед.

– Чем богаты, тем и рады. Пьер, лежак готов, а я пошла в душ.

– Может, пустишь меня первым? А то знаю я тебя – спустишь всю воду, а я плескайся в холодной.

– Да ты сам ее спустишь!!! – Возмутилась я.

– Не вредничай. Я гость. – Он подошел ко мне легко щелкнул пальцем по кончику носа и исчез за дверью ванны.

– Ты… – Я пнула дверь ванной, получив в ответ довольной хрюканье и шум воды, пошла обратно в комнату. – Я тоже тут… как в гостях. И где равноправие??? – пробурчала я себе под нос.

Приняв душ, Пьер, как и обещал, оставил мне немного горячей воды, и, пожелав друг другу спокойной ночи, мы погрузились в молчание. Я закрыла глаза и приготовилась провалиться в сон, как вдруг:

– Ты все еще думаешь о ней?

От вопроса я вздрогнула. Глупо делать вид, что я его не поняла. Вопросец на ночь… Перед сном… Думаю ли я о ней? Она внутри меня… И, я не знаю, возможно ли жить не думая о ней. Господи… Все внутри сжимается… О ней можно думать по-разному… Можно думать так, что от боли скручивает все внутри… А можно так, что сладко начинает ныть внизу живота…

Но должен ли хоть кто-то знать об этом?

– О ком?

– Об Эллен. – Он произнес это так тихо, что я скорее догадалась, чем услышала имя… Имя, которое все еще болью отзывалось внутри меня. Имя, которое даже в самых смелых и безумных мыслях я не произносила никогда – слишком жестоко было для меня его звучание. Слишком яркими остались воспоминания… Я молчала, чертя открытыми глазами геометрический узор в потолке. Чтобы я не сказала сейчас, это прозвучит фальшиво. А сказать правду… Зачем? Но мое молчание, рассказывало обо всем слишком красноречиво. Надо что-то ответить. Но почему я не хочу отвечать? Губы как будто склеены.