Эхсан Шаукат - Пламя страсти

Эвелин вырвался слабый стон. Уже несколько недель она не была с мужчиной,

неожиданное вторжение мгновенно распалило ее. Она задрожала и принялась

вращать приподнятым тазом, со сладострастием вбирая все глубже в себя длинный

член, который окреп в полной мере. Упираясь руками, она все сильнее трясла

бедрами, а почувствовав приближение скорого оргазма, начала по-настоящему

брыкаться.

Вдруг Абулшер выдернул погруженный орган и отступил от нее. Сначала она не

поняла, что произошло, плотом с яростным криком повернулась к нему. Он с

нежностью остановил ее и улыбнулся.

-- Не спеши... Я вижу, что ты все еще не понимаешь. Самое утонченное

наслаждение не в грубых ласках. Когда женщина чрезмерно похотлива, то это не

доставляет большого удовольствия мужчине. По пути к наслаждению первым идет

мужчина, а женщина -- за ним...

Эвелин стояла на коленях на веревочной кровати, спрятав лицо в ладони.

Прохладный ветер овевал ее обнаженные ягодицы, он забирался даже в потаенную

ложбинку между ногами, но не мог остудить ее неутоленное желание. Но вот

мужской орган уже снова входил в нее, на этот раз медленно, он словно

вползал... Мышечные стенки соскучившейся по нему укромной ниши расслабились и

сделались податливыми. Абулшер прижал ее бедра к своим, его руки не торопясь

блуждали по ее груди и животу. Когда они достигали кончиков грудей, то

задерживались там, чтобы поласкать вздувшиеся нежно-розовые сосочки. А когда

оказывались на покатом холме внизу живота, то гладили лишенную волос кожу,

добирались по расщелине в упругой плоти до чрезмерно возбужденного маленького

бугорка. Его пальцы можно было сравнить с пальцами скульптора, только лепили

они не статую, а вызывали каскад новых сладостных и пьянящих ощущений.

Чтобы не выдать воем своей звериной похоти, Эвелин прикусила язык. Все ее

тело покрылось испариной, ей страстно хотелось ухватить крепкое тело мужчины

и так сильно прижать его к себе, чтобы или умереть, или испытать такой

оргазм, который сокрушил бы ее... Она боялась, как бы эти волшебные руки, от

которых становилось уютно в самых чувствительных точках тела, не покинули

ее. Вот она ощутила глубоко внутри первою весточку... Еще чуть-чуть и

начнется сладко-томительное буйство... Только бы он не вышел из нее! Она не

устояла перед тем, чтобы не начать двигаться навстречу ему... Только не

очень сильно, а то он уйдет... Мужской орган ощутил ее первые сокращения, они

отозвались на нем легкими пожатиями. Он ответил глубоко проникающими

выпадами, после чего исчез... Надо сдержать себя, скрыть ту бурю, которая

разыгрывается в лоне ее! Колоссальным усилием воли Эвелин подавила

готовившиеся вырваться стоны и напрягла мышцы, чтобы не шевелится... Чтобы

не выдать того, что в ней сейчас происходит... Она замерла, прислушиваясь к

внутреннему буйству темных сил ее женского инстинкта... Ей удалось! Он снова

вошел в нее, теперь он вел себя в ней грубо и безжалостно, как это было в те

дни, когда они неистово отдавались друг другу в его темной каморке в

Саргохабаде. Эта неистовость послужила искрой, вспышка которой вызвала,

наконец, освежающую грозу, и потоки хлынули из нее... Теперь уже ничего более

не опасаясь, она громко разрыдалась от полученного удовлетворения.

Позже, когда Эвелин лежала в дремотном забытьи на траве, она услышала, как он

мягко, но настойчиво сказал, чтобы она шла на женскую половину. Эвелин встала

и сделала то, что делали обычно его жены -- поклонилась и прикоснулась рукой

к его сапогу.

* * *

Один день сменял другой, не происходило ничего особенного. Раз в неделю все

трое женщин устраивали стирку. Они шли с корзинами к реке, долго мылили белье

и одежду скверно пахнущим мылом, били свернутыми жгутами по гладким,

обточенным водой камням, потом полоскали и развешивали сушиться. Один из дней

недели они отводили собственному туалету -- обрезали маленьким ножиком ногти

на ногах, мылись, долго расчесывали и заплетали волосы, выщипывали с тела

лишние волоски... Важным делом было посещение рынка. Первым туда шел муж,

жены следовали за ним, их лица тщательно укрывались, на головах они несли

большие корзины.

К ночи, когда был приготовлен и съеден ужин, когда были покормлены все

животные, женщины укладывались спать в своей комнате. Иногда до них

доносились смех и пение -- это мужчины собирались на маленькой площади в

центре кишлака. Под эти звуки женщины быстро засыпали, утомленные за день. В

другие же ночи, две из трех женщин, белая и черная, не спали и ждали -- одна

из них сегодня могла быть выбранной.

Эвелин все сильнее ненавидела темнокожую девчонку с ее узкими нахальными

глазками. Здесь Абулшер был более умерен, чем в Саргохабаде, он соблюдал

предписание Корана, по которому мужчина может соединяться с женщиной дважды

или трижды в неделю, не чаще. Его выбор обычно падал на маленькую худенькую

девочку. Джамиля сознавала свое преимущество, страшно им гордилась и делала

все, чтобы лишний раз его подчеркнуть. Это приводило к ссорам между нею и

Эвелин, и Фариде, которая теперь спала между ними, то и дело приходилось

успокаивать и мирить соперниц. Но однажды, после особенно неприятного

столкновения, младшая жена пожаловалась на Эвелин Абулшеру.

Через несколько дней, когда Эвелин кормила кур, она услышала свое имя. Эвелин

обернулась и увидела Абулшера, который стоял у сарая и чистил лошадь. Он

подозвал ее и напрямик спросил, не испытывает ли она ревность к Джамиле, и не

замышляет ли чего-нибудь против нее. Эвелин стала отрицать, но в голосе ее

было что-то такое, что заставило Абулшера засомневаться в ее искренности.

-- Эвелин, я тебя хорошо знаю и хочу предупредить. Запомни, что Джамиля --

это мать моих будущих детей, поэтому она мне дорога вдвойне. Моя первая жена

бесплодна, а ты -- не жена мне.

Эвелин посмотрела на него с омерзением.

Все они одинаковы, эти мужчины, какими бы ни были их цвет кожи, характер,

воспитание. Подобно животным, они стремятся к единственной цели в своей жизни

-- обеспечить себе потомство. Они могут получать удовольствие от любой

женщины, но к той, которая стала матерью их детей, они тотчас начинают

относится, как к какой-то неприкосновенной особе... Почему они так высоко

ценят эту простую и естественную способность женщины -- рожать детей? Эвелин

тоже удостоилась однажды такой чести... Бедный Фрэнсис... Повернувшись к

Абулшеру она сухо сказала:

-- Но я ведь тоже могла бы родить, в этом нет ничего особенного.

Тхалец пожал плечами.