Элизабет МАКНЕЙЛ - 9 1/2 weeks

минутку, я уточню сроки доставки.

Я шепчу:

- Но ты просто сумасшедший! В уме повредился!

Он смотрит на меня без улыбки.

- Ты представляешь, как будет выглядеть это барочное чудовище в твоей

монашеской келье?

Продавщица повесила трубку.

- Никаких проблем, сударь. Мы как раз собирались сменить эту мебель. Если

вы мне скажете, когда вы хотите ее

получить, я вам сообщу, в какой зоне доставки вы находитесь и в какие дни недели

наши люди там бывают.

- Мне нужно еще кое-что уточнить, - говорит он после того, как продавщица

записывает его адрес.

Мы вместе с ней подходим к "спальне", отгороженной от прохода цепью из

пластмассы.

- Мы можем подойти поближе? - спрашивает он.

Мы все трое стоим перед кроватью.

- Это одна из самых...

Он ее прерывает:

- Боюсь, моей подруге нужно лечь на нее, чтобы принять окончательное

решение.

Он поворачивается ко мне.

- Пожалуйста, сними обувь.

Хотя люди в магазинах довольно часто ложатся на матрасы, чтобы их

опробовать, что-то - я и сама не знаю что -

заставляет меня покраснеть. Я снимаю обувь, сажусь на кровать, вытягиваю ноги и

опираюсь спиной на матерчатый валик.

- Ляг посредине, - говорит он мне.

Следя глазами за блестящими точками на покрывале, я осторожно

перемещаюсь, стараясь изо всех сил перенести

тяжесть на руки и локти, чтобы не сбить материю.

- Закинь руки за голову и возьмись за изголовье, - говорит он.

Невольно мне в голову приходит мысль: мм в Блулшнгдейле, в субботу, но

несмотря на всю эту толпу мне кажется,

что мы в морге. Я могла бы спрыгнуть с кровати, спуститься на лифте и пойти в

кино...

- Давай, лапочка, - говорит он мне ровным голосом. - Мы не можем провести

здесь весь день. Вытяни ножки.

- Вам доставят ее в четверг, - говорит продавщица.

- Вытяни ножки.

- Вообще доставка у нас идет по четвергам и пятницам, но я лично

прослежу, чтобы вам ее доставили в четверг.

Я делаю как он велит.

Потом застегиваю сандалии, стараясь избегать взглядов какой-то пары,

стоящей у ограждения.

- У вас есть матрацы, мисс? - спрашивает он.

Она кашляет, потом отвечает ровным голосом:

- Матрацы продают на четвертом этаже, но вы можете купить его здесь.

- В таком случае, - говорит он, - будьте любезны доставить мне вместе с

кроватью жесткий матрац.

- Но, сударь, нужно, чтобы вы его выбрали...

- Незачем.

- Угодно вам "Посьюрипедик"?

- Прекрасно, - отвечает он.

- Что же до обивки...

- Я буду вам бесконечно признателен, если вы выберете ее сами, - с

улыбкой отвечает он.

Я смотрю на него: высокий мужчина в старых брюках цвета хаки и теннисных

туфлях; нос у него шелушится, а

кожа на лице, шее и руках очень загорела.

- Очень хорошо, - отвечает продавщица и улыбается ему в ответ.

- Мне нужно еще четыре больших подушки.

- Перьевые или дакроновые? И какого размера?

- Мне нужны подушки, - повторяет он.

На обратном пути мы оба молчим. Спустя несколько дней в почтовом ящике

своей квартиры я нахожу пакет из

Блумингдейла, в котором лежит записная книжка, обтянутая шелком.

* * *

Мы ходим по хозяйственным делам: супермаркет, бакалея, прачечная...

Прекрасный субботний день через неделю

после нашей поездки в Блумингдейл (кровать, как и было обещано, привезли в

четверг), в начале июня. Я думаю о том, что в

жизни не была так влюблена. Два раза подряд я громко говорю вслух:

- Ну можно ли быть такой счастливой?

И каждый раз он улыбается мне в полном восхищении и перехватывает все

пакеты в одну руку, чтобы другой

обнять меня за плечи.

Мы оба уже обвешаны покупками, но тут вдруг он мне говорит:

- Мне нужно купить себе еще кое-что.

Он останавливает такси, и мы едем в Бруклин и оказываемся в маленькой

темной лавочке, где продают охотничьи

товары. В ней два продавца - один пожилой, достойного вида, другой - почти

подросток, - но ни одного покупателя. Он

примеряет водонепроницаемые куртки, вроде тех, которые носят на парусниках.

Я кладу свертки на стул, смотрю по сторонам, начинаю скучать, сажусь на

край старого бюро орехового дерева,

рассеянно перелистывая старый номер Нью-Йоркера, который необъяснимым образом

кажется мне совершенно новым.

- Я думаю, этот, - говорит он.

Я бросаю взгляд в сторону прилавка: он смотрит на меня, держа в руке

стек.

- Я хотел бы его опробовать.

Все внезапно меняется: я чувствую себя заблудившейся, потерянной в мире,

мне враждебном, в чужой стране. Он

подходит ко мне, приподнимает юбку, обнажая мою левую ногу (ту, которой я

прислонилась к бюро) и бьет стеком по

внутренней поверхности бедра. Меня охватывает жгучая боль, растворенная в

накатившей волне наслаждения; я застываю

на месте, онемев: каждая частица моего тела наполняется сладострастием. Служащие

в глубине лавки побледнели. Он

осторожно одергивает мне юбку, оборачивается к пожилому продавцу, в своем

костюме похожему на счетовода. Тот стал

весь красный.

- Этот я и возьму.

ЧТО ОН ДЕЛАЛ

- Он меня кормил. Покупал продукты, готовил, мыл всю посуду.

- Утром он меня одевал, а вечером раздевал и относил мое белье вместе со

своим в прачечную. Однажды вечером,

снимая с меня туфли, он заметил, что их нужно починить, и на следующее же утро

отнес их сапожнику.

- Он без устали читал мне газеты, журналы, детективы и рассказы Кэтрин

Менсфилд, он даже читал вслух дела,

когда я приносила их домой, чтобы поработать.

- Каждые три дня он мыл мне голову. Он сушил мне волосы моим ручным

феном; только первые два раза он делал

это неловко. Однажды он купил мне очень дорогой гребень (от лондонского Кента) и

ударил меня им. Царапины от этого

гребня не заживали очень долго. Но каждый вечер он меня им причесывал. И никогда

- ни до, ни после того - мои волосы

не расчесывались так часто и тщательно, и с такой любовью. Они блестели, как

никогда раньше.

- Он покупал мне тампоны и менял их. В первый раз я совершенно обалдела,

а он сказал:

- Я же лижу тебя, когда у тебя месячные, и нам обоим это нравится. Так

какая разница?

- Каждый вечер он приготавливал мне ванну, пробуя разные соли, масла и

другие косметические средства, с

удовольствием подростка покупая мне все это в великом множестве и разнообразии,

хотя сам продолжал принимать

привычный душ с мылом или обыкновенным шампунем. Я постоянно спрашивала себя,

что думает его домработница о

кнуте, стоящем на раковине в кухне, о наручниках, которые висят на ручке двери в

столовой, о серебристых цепях,

валяющихся в углу спальни. Я пыталась представить себе, что она думает об этом