Неджма - Ваниль

Долину охватило возбуждение, какого не было со времен эпидемии чумы в прошлом веке. Никто уже не вспоминал о будущем сборе урожая, жертвах святым, еще меньше — о решении центрального правительства закрыть наши границы с соседней Джумхурийей, которая зарилась на богатства, которые, как было объявлено, у нас нашли. Действительно, прошел слух, что Провидение смилостивилось над нами после долгих лет невиданной бедности и бесплодия и недра нашей дорогой земли оказались благословенными, почва была набита богатствами, как матрас старухи, и скоро потребуется только поскрести, чтобы потек черный густой сок, который наполнит все отверстия. Эти слухи говорили, что скоро эти сокровища привлекут голубоглазых чужестранцев, которые будут приезжать десятками… но после трагедии с дочерью Омранов они съежились, как засохший плод.

Итак, забудьте все это! У Истории было теперь одно имя: «Влагалище Лейлы». Страну могли наводнить чужеземцы, правоверные могли быть перебиты неверными, горы — треснуть, как арбузы, реки — иссохнуть под ветром, деревню это больше не заботило. На небе был кто-то, кто надзирал за половыми органами женщин и мог лишить мужчин рая, если бы они не делали этого так же усердно. И так как жители Зебиба не совершали на земле ничего такого, что, как они рассчитывали, не оценил бы Бог, следовало ожидать, что эти торгаши, ответственные за жизнь после смерти, первым делом будут заботиться о девственных плевах и покажут себя лучшими стражами добродетели.

Еще меньше дела страны интересовали самок. Никто не собирался спрашивать их мнения, все происходило без них, и это было к лучшему, как говорил мой бывший муж, заверни его Бог в грязь и навоз.

Между тем молодые жительницы Зебиба отваживались наклониться над своим влагалищем — впервые на ложе — и задать себе несколько вопросов насчет инструментов, предназначенных их исследовать. Они спрашивали о запирании, которое к ним применяли без их ведома. При этом их матери хмурили брови в знак неодобрения, прежде чем заявить, что это «закон Аллаха». Нужно закрыть вам рот и низ, чтобы мир не подвергался опасности. Имам, до которого доходили все слухи, притворялся, что его душит гнев, отвечая, что это неправильно, что мегерам не хватает веры и рассудка, что Бог подвесит язычников за веки!

Несмотря ни на что, матери спешили прибегнуть к этой практике как к вакцине против бешенства, и десятки девушек были подвергнуты ритуалу. Я это знаю, потому что тоже проводила его, каждый раз изобретая новый способ закрыть влагалище, благодаря магии, которая умеет заклинать вещи, используя каждый раз одну и ту же формулу, каков бы ни был ритуал.

— Ни один мужчина больше не сможет приблизиться к тебе, душа моя. Почему? Потому что его член станет нитью, а твое влагалище стеной. Повторяй за мной: чтобы его член стал нитью, а мое влагалище стеной. Аминь!

Чаще, чем к методу ткацкого станка, который заключался в том, чтобы три раза подряд провести девушку с закрытыми глазами между веретенами, произнося одну и ту же фразу, я прибегала к способу, который узнала на востоке страны, поднимая платья этих девушек и нагибаясь над их бедрами, чтобы быстро поместить туда конец иглы, подбадривая их улыбкой:

— Не двигайся, сердце мое. Не бойся, это маленькая пустяковая царапина, тебе не будет больно! Только капелька крови, не больше, это не ручей, ты же видишь. Теперь дай мне изюминку, которую ты держишь в руке, я окуну ее в твою славную красную жидкость, вот и все! Съешь это ради меня! Это не грязь, Мариам, это твоя кровь! Давай проглоти ради меня эту изюминку! Тебе надо только подумать о другом, и все! Держи, Наима. Не беспокойся. Ты видишь, все кончено!

Однако я признаю, что предпочитала более чувственный метод, где развлечение сочеталось с бесстыдством. Придя в дом, я просила, чтобы девственницу закрыли так, чтобы она не видела, что творится под родной крышей. Затем я требовала свинец, растапливала его на жаровне, затем охлаждала и нежно лепила, чтобы придать ему форму женского полового органа, особенно стараясь над большими губами. Время от времени я поднимала глаза на мать, молча наклонившуюся надо мной с глупым видом и удивлявшуюся миндалинке, которую создавали мои руки. Она была гладкой и круглой, приоткрытой, в середине из двух частичек тек прозрачный сок, который был не чем иным, как потом моих пальцев.

— Я тщательно спрячу эту вещь у себя. Ты придешь за ней в день свадьбы. Я растоплю ее и открою губы перед твоей дочерью. Ей понадобится только произнести формулу, и все пойдет как по маслу!

Я избегала давать обещания привыкшим к ритуалам матерям. Часто они просили меня перед уходом:

— Пожалуйста, Зобида! Тщательно спрячь эту фигурку. Ты хорошо знаешь, что, если потеряешь ее, для малышки все будет испорчено. Никто больше не сможет ее открыть.

— Конечно, конечно, — повторяла я, посмеиваясь.

Зебиб раскололся надвое. С одной стороны были те, кто свидетельствовал в пользу дочери Омранов, твердо веря в идею запирания, с другой — те, кто упоминал женские хитрости, считая, что невесту не удалось лишить девственности из-за ее развратного поведения. В центре находились защитники теории заговоров и приверженцы черной магии. Они говорили, указывая пальцем в направлении юга деревни, что все зло идет оттуда, там правят волшебницы, они зачаровывают и расколдовывают, только тот, кто вызвал беду, может ее прогнать, пойдите туда, Ашаман! Проводите ее в Васах, тетя Зобида!

Я ждала.

Ни одно предположение, ни один совет не мог утешить Лейлу. Газель плакала горше, чем вдова:

— Я мечтала увидеть кровь моей девственности…

Лейла жаловалась, что ее сестры были удачливее. Их белье гуляло по всей деревне, она сама носила его на подносе, его вырывали сотни пальцев. Женщины вдыхали запах и рассматривали белье, как будто душа ее сестер, сущность их бытия отпечаталась там. Потом Лейла приносила блюдо, полное золотых и серебряных монет, — сумму, с которой она требовала процент. На следующий день Фатима вывешивала белье на фасаде дома, чтобы все могли убедиться в чести ее дочерей. Жены трогали его ревностно, как реликвию святого, ища удачи для своих девственниц. Даже старухи, я видела, как они ласкали его взглядом! Они говорили, что это предотвращает слепоту.

Свернувшись клубочком, Лейла рассказывала о брачных ночах, простынях, крови, чудесах, приписываемых кускам ткани. Одержимая, завистливая, потерявшая покой из-за того, что не смогла пролить крови на брачное ложе.

— Что делать? — сокрушалась во дворе Ашаман. — Мы опозорены перед всей деревней. Мой отец несчастен, и моя сестра зачахнет.

Через неделю, решив, что время пришло, я заявила:

— Лейла не может оставаться в таком состоянии. Ей нужно уехать.