Феликс Аксельруд - Испанский сон

Это погреб.

Хорошее место для святого убийства.

Она собрала несколько острых ножей, которые были в доме. На всякий случай взяла другие острые или тяжелые вещи. Взяла маленький огнетушитель; она умела пускать из него струю. Сложив вещи в мешок, она отнесла их на летнюю кухню, пристроенную к крыльцу — там был нужный ей погреб. Если кто-то следил, ее видели на крыльце. Она вряд ли выглядела готовой к защите; скорее — озабоченной арестом члена семьи. Она зажгла свет на летней кухне. Сняла и спрятала крышку от люка, чтобы не оказаться каким-либо образом запертой. Спустилась с мешком в подвал. Когда они войдут в кухню, там должен быть свет, а здесь должно быть темно — маленькое, но преимущество. Чтоб они не могли включить свет в подвале, она вывинтила лампочку. В темноте разложила оружие. Хладнокровно поупражнялась в движениях, нужных, чтоб вовремя взять его в руку, точно вонзить. И тихонько засела в углу, ни о чем не думая, кроме предстоящего боя.

Сидеть так пришлось минут двадцать, не меньше — видимо, они ждали, пока она вернется в дом. Потом их терпение кончилось. Раздались шаги на крыльце, дверь на кухню открылась. Она представляла себе, как они осматривают кухню, делают шаг к подвалу. Свет на кухне погас. Луч карманного фонаря слабо засиял над отверстием люка, снизился и превратился в слепящую точку. Она поспешно отвела взгляд. Все выходило наоборот: они ее видели, а она их — нет.

— Ну что, — сказал хриплый голос, — будешь сама вылазить или тебя вытащить?

Она промолчала, театрально хлюпая носом.

— Боится девочка, — сказал другой голос, веселый, и все трое дружно заржали.

— Последний раз говорю, — добавил хриплый, — выходи по-хорошему. Не выйдешь — потеряешь здоровье, точно тебе говорю.

— А-а-а! — завопила она, как резаная.

— Ори не ори, никто сюда придет, — рассудительно заметил голос, — сама понимаешь…

— Да че ты ее убалтываешь, — прозвучал третий голос, блатной, напряженный, и завизжал тонко, нараспев: — Тащи лом, братва! Ща я ей, бля, хребет переломаю… А ну вылазь, падла!

На лесенку ступила нога. Лесенка, к счастью, была устроена неудобно для нападающего. Трудно было спуститься по ней передом. Для них оставалось — или, рискуя, спускаться задом, или просто прыгать в подвал.

Она сидела неподвижно, опустив голову.

— Слышь, Толян, — сказал веселый голос, видно, меньше других желающий крови, — может, ну ее на х--? Обосралась уже как могла. Еще подцепим х--ню какую-нибудь…

Наступила недолгая тишина.

— Ну так че? — щелкнул блатной голос. — Зассали, братва?

— А давай мы ее зассым, — решил хриплый. — Ну-ка, Витек, посторонись…

Струя звонко ударила в земляной пол подвала, рассыпалась воронкой брызг.

— Свети лучше, а то никак не попаду…

Добавилось две струи. Три воронки из брызг, блестящих в направленном свете, наперегонки подбежали к ней и быстро взобрались по платью, вскочили на грудь, на плечо. Она бросила взгляд наверх, запоминая эту картину: злая звезда фонаря; три не ведающих, что творят, Царя-чужестранца; по сверкающей нити между нею и каждым из них.

…она следила, как рождается плоская, тонкая струйка… и, сложив из пальцев колечко, со смехом ловила в него струю… а потом осушала… волосами, губами, щекой…

Струи, одна за другой, бессильно опали. Отвернулся фонарь.

— Живи, сука, — разрешил хриплый голос.

— Мы добрые, — добавил веселый.

Блатной ничего не сказал.

Шаги донеслись с крыльца и удалились.

Первым движением было встать, освободиться от мокрого платья, быстрее наверх, в дом, умыться, согреться и думать дальше. Она подавила это движение. Завет приказывал ждать. Было нельзя выходить из подвала. Вдруг схитрили — вернутся. Вдруг передумают — вернутся. Было нельзя раздеваться. Если вернутся, обнаженное тело их возбудит. Вонючее мокрое платье — наверно, наоборот.

Первая волна опасности миновала. Сколько их было впереди… Все равно ждать; можно было позволить себе подумать о жизни.

Что делать?

И что же произошло?

Чтобы понять, что делать, рассудила она, нужно вначале понять, что произошло.

Она нарушила Завет уже тем, что стала самонадеянной и неосторожной. И в результате — Завет был нарушен много раз подряд.

Она не думала усердно и глубоко; бессмысленно истратила запас уверток — получи дискотеку.

Раз уж так, должна была ждать до конца, не уходить с дискотеки раньше времени. Не пожелала смешаться с толпой, отделилась — получи мотоцикл на дороге.

Не таилась задворками, не шла, как положено, наготове — получи!

Не таилась в собственном доме, проглядела просвет в занавесках — получи…

И опять не подумала глубоко. Как же — мелочь, собачий ошейник… Выходило, что кругом виновата она. Она глупо, последовательно, непростительно предала Царство.

Она согрешила.

Да, Он простил ее. Но сама она себя не простит.

Единственный шанс искупить грехи — воссоздать Царство таким, каким Оно было. Искупить не полностью — все равно она останется виноватой в предстоящей разлуке, в ужасе этих дней… Этого не избыть; но Царство должно быть воссоздано. Таково ее желание и, что гораздо важнее, таков ее долг.

Вот какая у нее теперь цель — Цель! — а Завет будет для того верным, испытанным средством. Так решила она, сидя в темном погребе, откуда нельзя было выйти, в обоссанном платье, которого нельзя было снять.

Придется учиться по-новому владеть собой. Запретить себе страдать по Царю, так как иначе она просто сойдет с ума и не сможет выполнить Цель. Не жалеть себя, так как она виновата во всем и недостойна жалости. И быть вдвойне умней и хитрей, потому что люди узнали о Царстве и будут теперь по-другому к ней относиться.

Ей вдруг нестерпимо захотелось наверх. Сладкий час, вот оно что; сладкий час не состоялся; тело начало ныть, желать Его ласк; Царевна жаждала ласки; грудь жаждала ласки; кожа жаждала ласки, а не мокрого холода вонючей чужой мочи.

Она тихонько заплакала и коснулась Царевны рукой.

Хватит ли сил, спросила себя она. Сколько препятствий.

И самое страшное — это . Ждущая ласки Царевна… Если сейчас поддаться искушению, она согрешит вновь. Еще раз предаст Царя, едва успев с Ним расстаться. Как же тогда — Цель?

Нет. Змей, не иначе, вселился в слабую руку. Прочь, сатана.

Когда же наверх?

Она загадала: сидит еще час. Примерно час; но не меньше. Затем поднимается. Таясь, как положено по Завету. Она осмотрит двор. Затем осмотрит дом. Войдет и приведет себя в порядок. Что-нибудь съест, чтобы были силы. Затем ляжет спать. Спать будет в койке за занавеской. А если приедут эти?.. У нее не останется сил сопротивляться. Тогда — пусть делают что хотят. Не убьют же, в конце концов. Ну, изобьют. Ну, трахнут. Уже все равно… Лишь бы подняться наутро. Что делать утром, решит сейчас.