Алан Беннетт - Вторая молодость миссис Доналдсон

Доналдсоны после совокупления укладывались по разные стороны кровати и засыпали. Никогда ничего не обсуждали и не комментировали. Тема закрывалась до следующего раза.

Эти же молодые люди вели себя иначе: если считать оргазм маленькой смертью, они затем проводили вскрытие и оценивали степень полученного удовольствия.

Энди приобнял Лору.

— Я бы не отказался от чая.

Миссис Доналдсон была счастлива хоть как-то поучаствовать и поспешила вниз, а поскольку для нее это все-таки было экстраординарное событие, она положила на поднос салфетку, поставила чашки, а не кружки, открыла новую пачку печенья. Но старалась она, выходит, зря: когда она вернулась в спальню, они уже возобновили свои занятия, но на сей раз безо всяких прелюдий и изысков: юноша упорно трудился над девушкой, лежавшей с закрытыми глазами на спине.

Миссис Доналдсон пила чай, ела шоколадное печенье и ко второму бурному финалу успела съесть три штуки, а их чай остыл.

— Надеюсь, я вам не испортила удовольствия, — сказала миссис Доналдсон, когда Энди натягивал джинсы.

— Никоим образом, — ответил он и положил руку ей на зад. — Разве что добавили.

Размышляя об этом эпизоде, а следующие несколько дней она много о нем думала, миссис Доналдсон пришла к выводу, что из всего, что с ней случалось, наблюдение за молодыми людьми, занимающимися любовью, было ближе всего к тому, что можно назвать поступком.

Не она это предложила — только согласилась и сомневалась, можно ли считать согласие поступком. Например, супружество принято считать поступком, она согласилась на него, хотя, если оглянуться назад, от поступка тут было не больше, чем, скажем, от поисков козырька во время дождя.

Одним поступки даются легче, чем другим, думала она, кто-то вообще совершает их без усилий. А ей придется стараться.

Миссис Доналдсон, у которой никогда прежде особых секретов не было, тем более столь интимных, сама удивлялась тому, как велико ее желание поделиться увиденным. Ей безумно хотелось рассказать Делии о своих отношениях с жильцами, но она понимала, что об этом не то что речи, даже слабого намека быть не может. Здравый смысл ей подсказывал, что и юная пара об этом эпизоде предпочтет не распространяться — присутствием в их спальне столь пожилой и респектабельной дамы не похвастаешься, не выдашь это за пикантный поворот событий. Однако настроение улучшилось просто потому, что теперь у нее была тайна, и эта тайна ограждала ее от мелких неприятностей в больнице, от излишнего внимания Баллантайна, от упреков дочери. Вечерок, если вспомнить, получился сумбурный, однако он стал ее историей, скрытой от посторонних глаз, прибежищем, куда, кроме нее, хода никому не было.

— С чего это ты такая счастливая? — спросила Делия в буфете. — Жильцы заплатили?

— Ты знаешь, заплатили, — ответила миссис Доналдсон. — На сегодняшний день мы в расчете.

— На эти деньги и платье купила?

— Платье? — переспросила миссис Доналдсон. — Да нет, оно у меня уже тыщу лет. Просто решила его выгулять.

— И прическа! О губной помаде даже не говорю. Джейн, ты, похоже, перевернула страницу.

— Да нет, нет же, — сказала миссис Доналдсон. — Ты не так поняла. Это по работе. Я в образе.

Парфитт, худосочный юноша с пшеничной шевелюрой, сидел за столом. Миссис Доналдсон постучалась.

— Войдите, — сказал Парфитт тоном, подслушанным по телевизору.

— Неплохо было бы и встать, — сказал из угла Баллантайн. — Джентльмены встают. А врачи — они ведь джентльмены. По крайней мере, раньше были таковыми.

Парфитт предложил миссис Доналдсон стул, она села, расставив ноги и сложив руки на груди. Затем высморкалась в клетчатый платок и сообщила, что ее фамилия Дьюхерст.

— А имя? — спросил Парфитт, держа ручку наготове.

— Джеффри.

— Джеффри?

— Да. Через два «ф».

Парфитт в надежде на помощь ошарашенно поглядел на соучеников. Никто не помог.

— Мы ждем, — сказал Баллантайн. — Пациент не будет так весь день сидеть.

Парфитт заглянул в незаполненную карту.

— Вас всегда звали Джеффри?

— Да. А что тут такого?

— Необычное имя для женщины.

— Я не женщина.

— О! — воскликнул Парфитт, почувствовав себя значительно увереннее. — Выглядите вы очень убедительно.

— Благодарю.

— Я бы ни за что не догадался, — сказал Парфитт ласково и чуть снисходительно.

— Вас что-то смущает?

— Меня? Отнюдь. Однако… — Парфитт задумчиво потер руки. — Я должен задать вам несколько вопросов, во избежание путаницы.

Кто-то из студентов заржал, но тут же смолк под суровым взглядом Баллантайна.

— Позвольте вас кое о чем спросить.

— Разумеется. Вы же доктор.

— Вы поменяли внешность, преодолели столько трудностей, так почему же вы не поменяли имя?

— А зачем? — удивился Дьюхерст. — Я же не женщина. Я — мужчина.

— Так у вас не было операции?

— Была.

— И что с вами делали?

— Разрезали живот. У меня был аппендицит.

— Я имел в виду ваши… проблемы.

— А нет никаких проблем.

— Да? — Парфитт задумался. — Так вы не по этому поводу пришли?

— Нет. Я насчет колена.

— Насчет колена? — просиял Парфитт. Про колени он много чего знал. Колено было как нельзя кстати. — Какое именно колено? Давайте-ка посмотрим.

— Не стоит беспокоиться, — сказал Баллантайн. — Тут дело не в колене.

Сказал он это почти ласково — учитывая обстоятельства.

— Мы поблуждали вокруг да около, но в конце концов добрались до сути.

— Я бы сообразил, — жалобно протянул Парфитт, — только она совсем не похожа на мужчину.

— А мы разве знаем, — сказал Баллантайн, — кто это на самом деле? Можем только верить ему/ей на слово.

Парфитт никак не мог понять, чего же от него хотели.

— Мне что, нужно было ее осмотреть?

— Нет, осмотреть нужно было колено, — терпеливо ответил Баллантайн.

Он вышел вперед и сел.

— Вам нужно помнить, что в наше время «пол» — понятие относительное. Пациент может оказаться трансвеститом, транссексуалом, а может, он еще не определился. Это к делу отношения не имеет. Как они одеты, как выглядят — все это к заболеванию, с которым они пришли, никакого отношения не имеет. От пациента, — он улыбнулся миссис Доналдсон, — может плохо пахнуть. Его или ее тело может просто вонять. Но и это не ваше дело. Если хотите лечить тех, кто не воняет, идите в хирургию — перед операцией больных моют.

Уселся он между Парфиттом и мнимым Дьюхерстом, подозревавшим, что это представление в том числе и для нее.

— Не забывайте, что вы врач, а не полицейский или священник. Вы должны принимать людей такими, какие они есть. И еще помните: вы, конечно, знаете о заболевании больше, чем пациент, но болен-то пациент, и именно поэтому он обладает тем знанием, которого у вас нет. Да, вы разбираетесь в данной проблеме, но это не повод чувствовать свое превосходство. Ваше знание делает вас слугой, а не хозяином.